Россия в концлагере
Шрифт:
– Ну, это уж позвольте, - говорит второй представитель Свирьлага.
– Мы не можем срывать работу по передаче лагеря из-за ваших женских нервов.
– Ах, так, - шипит тов. Шац.
– Ну, хорошо. Мы с вами поговорим об этом… в другом месте.
– Поговорим, - равнодушно бросает Якименко.
– А пока что я предлагаю доклад д-ра Солоневича принять, как основу и переслать его в Гулаг с заключениями местных работников. Я полагаю, что эти заключения в общем и целом будут положительными.
Видеман кивает
– Правильно. Послать в Гулаг. Толковый проект. Я голосую за.
– Я вопроса о голосовании не ставила. Я вам приказываю замолчать, тов. Якименко… - Шац близка к истерике. Ее левая рука размахивает козьей ножкой, а правая вертит кольт. Якименко протягивает руку через стол, забирает его и передает Непомнящему.
– Товарищ начальник третьей части, вы вернете это оружие тов. Шац, когда она научится с ним обращаться.
Тов. Шац стоит некоторое время, как бы задыхаясь от злобы и судорожными шагами выбегает из комнаты.
– Так, значит, - говорит Якименко таким тоном, как будто ничего не случилось, - проект д-ра Солоневича в принципе принять. Следующий вопрос.
Остаток заседания проходит, как по маслу. Даже взорванный железнодорожный мостик на Погре принимается, как целехонький; без сучка и задоринки.
ЯКИМЕНКО НАЧИНАЕТ ИНТРИГУ
Заседание кончилось. Публика разошлась. Я правлю свою «стенограмму». Якименко сидит против и докуривает свою папиросу.
– Ну и номер, - говорит Якименко. Отрываю глаза от бумаги. В глазах Якименки - насмешка и удовлетворение победителя.
– Вы когда-нибудь такую б… видали?
– Ну, не думаю, чтобы на этом поприще тов. Шац удалось сделать большие обороты.
Якименко смотрит на меня с усмешкой и с любопытством.
– А скажите мне по совести, тов. Солоневич, что это за новый оборот вы придумали?
– Какой оборот?
– Да вот с этим санитарным городком.
– Простите, не понимаю вопроса.
– Понимаете. Что уж там. Чего это вы все крутите? Не из-за человеколюбия же.
– Позвольте, а почему бы и нет?
Якименко скептически пожимает плечами. Соображения такого рода не по его департаменту.
– Ой ли? А, впрочем, дело ваше. Только знаете ли, если этот сангородок попадет Гулагу, и тов. Шац будет приезжать вашего брата наставлять и инспектировать…
Это соображение приходило в голову и мне.
– Ну, что ж. Придется Борису и товарища Шац расхлебывать.
– Пожалуй, придется. Впрочем, должен сказать честно. Семейка-то у вас крепколобая.
Я изумленно воззрился на Якименку. Якименко смотрит на меня подсмеивающимся взглядом.
– На месте ГПУ, выпер бы я вас всех к чертовой матери, на все четыре стороны. А то накрутите вы здесь.
– То есть, как это так, накрутим?
– Да
– А вы ее сообщите ГПУ, пусть выпустят.
– Не поверят, товарищ Иван Лукьянович, - сказал, усмехаясь, Якименко, ткнул в пепельницу свой окурок и вышел из комнаты прежде, чем я успел сообразить подходящую реплику.
Внизу на крылечке меня ждали Борис и Юра.
– Ну, - сказал я не без некоторого злорадства, - как мне кажется, мы уже влипли. А?
– Для твоей паники нет никакого основания, - сказал Борис.
– Никакой паники и нет. А только эта самая мадемуазель Шац работы наладит, хлеба не даст, и будешь ты ее непосредственным подчиненным. Так сказать, неземное наслаждение.
– Неправильно. За нас теперь вся остальная публика.
– А что она вся стоит, если твой городок будет по твоему же предложению подчинен непосредственно Гулагу?
– Эта публика ее съест. Теперь у них такое положение: или им ее съесть или она их съест.
На крыльцо вышел Якименко.
– А, все три мушкетера, по обыкновению, в полном сборе.
– Да, так сказать, прорабатываем результаты сегодняшнего заседания.
– Я ведь вам говорил, что заседание будет занимательное.
– По-видимому, тов. Шац находится в состоянии некоторой…
– Да, именно в состоянии некоторой. Вот в этом некотором состоянии она, видимо, находится лет пятьдесят. Видеман уже три дня ходит, как очумелый, - в тоне Якименки - небывалые до сих пор потки интимности, и я не могу сообразить, к чему он клонит.
– Во всяком случае, - говорит Борис, - я со своим проектом попался, кажется, как кур по щи.
– Н-да. Ваши опасения некоторых оснований не лишены. С такой стервой работать, конечно, невозможно. Кстати, Иван Лукьянович, вот вы завтра вашу стенограмму редактировать будете. Весьма существенно, чтобы эта фраза насчет вождей не была опущена. И вообще, постарайтесь, чтобы ваш протокол был сделан во всю меру ваших литературных дарований. И так сказать, в расчете на культурный уровень читательских масс, ну например, Гулага. А протокол подпишут все. Кроме, разумеется, тов. Шац.
Заметив в моем лице некоторое размышление, Якименко добавляет:
– Можете не опасаться. Я вас, кажется, до сих пор не подводил.
В тоне Якименки - некоторая таинственность, и я снова задаю себе вопрос, знает ли он о БАМовских списках или нет. А влезать в партийную склоку мне очень не хочется. Чтобы выиграть время для размышления, я задаю вопрос:
– А что она действительно близко стоит к вождям?
– Стоит или лежит, не знаю. Разве в дореволюционное время. Знаете, во всяких там глубинах сибирских руд, на полном беслтичьи и Шац - соловушко. Впрочем, это вымирающая порода. Ну, так протокол будет, как полагается?