Россия в плену эпохи
Шрифт:
Слово «гуманность» было употреблено верхами большевиков так же, как и другие демократические лозунги. Политический обман продолжался. Коммунистическая идея обещала высокое доверие к человеку, несмотря на то, что на первый план выходило насилие, разрушение и кровь. На практике идея помогла втирать очки массам, используя понятия «социализм и коммунизм» в их тоталитарном варианте. Среди восставших были люди и разумного начала. Их ведущей чертой было бесстрашие ради социальной мечты, определяющей их совесть. Они не замечали, что самопожертвование всё больше работает на властный абсолют социализма. Он показал себя уже в следующем году, когда был объявлен «красный террор» и начались расстрелы ни в чём не повинных, кроме своей честности, людей. Изъятие богачей из общества означало абсолютную уравниловку, ставшую основой большевистской власти. Она исключала борьбу за любую конкурентную идею. Подавляющее большинство народа примирилось с такой
Высокий уровень озлобления ко всему старому изменил отношение и к религии, которая, как считал Ленин, была враждебна большевикам своими гуманными обольщениями. Ему было нужно революционное исступление. Оно стало причиной и силой погрома церквей. Ленин провозглашал: «Религия – опиум для народа». Он был по-своему логичен. Появился новый опиум – «коммунизм». «Церквями» стали парткомы, райкомы, красные уголки, СМИ, а приходами – партийные и общие собрания.
В сложившейся ситуации большевики становились опытными авантюристами. Им нечего было терять, кроме собственной власти. Эти экстремисты понимали, что черты бессмысленного и беспощадного бунтарства могут пойти на убыль. После революционного выплеска народ тяготел к уединению в деревнях как в обителях устойчивого быта. И то и другое говорило о равнодушии русского мужика к цивилизации, политике и разуму, а притязания – лишь о привычке к своему безбедному существованию. Такое можно назвать отшельничеством нации.
Её меньшая часть – городская молодёжь, всегда ждущая перемен – в значительном своём числе приняла революционное отвержение старого как начало решительной перестройки общества. Они были далеки до понимания того, что революционное развитие может вести к фашистской природе подобного увлечения. О термине «фашизм» тогда ещё не знали. Мы имеем право считать, что Ленин явился его основателем. Согласно исследованиям историка Д. Штурман, в 1921 г. на встрече с итальянскими коммуниста ми Ленин стремился повернуть их политику к идеям Муссолини. Несомненно, он одобрил бы диктатуру и Гитлера, если бы дожил до неё. Убеждённость такого рода стала более понятной в декабре 1922 года, когда Ленин подписал договор о дружбе и сотрудничестве с Муссолини после переговоров в Рапалло, и тем самым утвердил новый политический почерк, получивший название «фашизм». Ленин стремился показать гуманно настроенным коммунистам, что он расходится с ними только в тактике, но не в стратегии. Под общей с ними программой он имел в виду совершенно другое политическое содержание.
Политолог В. Абаринов уже в наши дни приводит слова большевика Карла Радека, сказанные им позднее о нацистской молодежи в Германии: «На их лицах мы замечаем ту же преданность и такой же подъём, какие когда-то освещали лица молодых командиров Красной Армии» (по У. Ширер). С такой страной, не говоря уже о развитии её режима до силового беспредела, нельзя было иметь никаких доверительных отношений и внутри, и вне её. Несовместимые с правовой демократией, её действия должны были стать заметными как глобальная угроза и подвергнуться вмешательству со стороны демократических стран. Такое было сделано крайне нерешительно и проявилось в полной мере только двадцать лет спустя.
Для установления нового типа русского человека были и психологические основания. Один из наблюдателей замечает: «С одной стороны, у великоросса имеется много положительных, трогательных черт характера, за счет которых он располагает к себе. С другой стороны, часты проявления жестокости и бессовестности, так что невозможно понять, как столь разные черты характера уживаются в одном индивидууме. В русском характере мы находим контраст между меланхолией, чисто славянским благодушием и жестокими кровожадными инстинктами азиатских кочевников» (А. Широпаев). Можно дополнить: русская натура склонна к патологическим сдвигам психики.
Большевики быстро приоткрыли своё истинное лицо. Их руководство всем своим чувством было за абсолютную диктатуру, независимо от того, под каким политическим знаком оно рекламировалось. Такое стало основным признаком истинного отношения большевиков к идее коммунизма. Абсолютная власть, практическая и единственная, стала содержанием этого понятия. Для чего? Они над этим не задумывались, поскольку были верны своей силовой маниакальности. Позже они расширили масштабы своих стремлений, что соответствовало политическому радикализму других стран, вызывающему молчаливое приятие. Властное начало в России и Италии стало стратегией и говорило о презрении к «буржуазной цивилизации».
В 1922 году, когда первая волна идейной и культурной эмиграции из советской России подошла к своему концу, Ленин решил продолжить чистку подвластного ему населения. На сей раз глава большевиков боялся оставшейся в России интеллектуальной элиты, поскольку она была в состоянии чувствовать лживость объявленной гуманности и невозможность обнажить её там, где не было свободы печати. Гласный спор с ней Ленин мог проиграть,
Так свершилась следующая революция, на этот раз против разума и культуры, отодвинувшая Россию на несколько веков назад. Рядовые россияне спокойно отнеслись к этому, поскольку такая реформа была направлена против умов, с которыми они никогда не соприкасались.
В строй вступило созревшее к тому времени противоречие.
Оно усилилось потому, что Ленин, Сталин, Троцкий, Свердлов и близкие к ним фигуры не могли по своему душевному складу быть верующими в ортодоксальное коммунистическое учение. Руководители такого ранга окончили 3–4 класса сельской школы или несколько курсов семинарии. Только Ульянов-Ленин получил высшее юридическое образование, но стал вершителем беззакония. Эти в корне испорченные люди отстраняли от себя всякую свободную конструктивную идею и утверждали свои планы закрепления собственной власти за счёт массового рабства. Свободная мысль могла отбросить от себя этих революционеров, поскольку они были не в состоянии, предварительно нарушив все законы морали и здравого смысла, превратиться из палачей в строителей будущего. Можно утверждать, что большевизм, – и нацизм! – есть не кодекс убеждений, а состояние человека, которому становится чуждым полнокровное и полноправное понимание существования человечества. Шёл подбор людей, аналогичных им самим, жадных до власти и готовым подчиниться тем, кто этой власти уже достиг.
На XI съезде партии в 1922 году Ленин заявил: «Полагаться на убеждённость, преданность и прочие превосходные качества – это в нашей политике вещь несерьезная». Такое высказывание говорило не об идейности как проявлении разума, а о стратегии жестокости, уму не подвластной. В недалёком будущем Сталин продолжил эту эстафету как основу уничтожения коммунистов-идеалистов. Он взял на вооружение стратегию без идеологии.
Для того чтобы лучше понять такие превращения, мы представим прошлое Сталина. Некоторые современные исследователи после открытия части секретных архивов сосредотачивают своё внимание на службе И. Джугашвили-Сталина в царской охранке до 1906 года и переход его к большевикам как к более перспективным деятелям для собственного выдвижения из рядового агента в видные политики. Сказалась его склонность к правонарушениям ради властных намерений, а значит – к уголовщине большого масштаба. Современная публикация документов о начале его карьеры подтверждает беспринципность и цинизм будущего вождя, занимающегося до революции грабежом банков в Закавказье. Более того, боязнь открытия порочащих его документов и свидетельских показаний стала причиной уничтожения впоследствии множества старых членов партии. Одна из причин последующих его злодеяний кроется во вдохновлённости возможностями послереволюционного периода. Достаточно увидеть размах террора и геноцида, которых мы ещё коснемся, и покажем более полновесные не тактические, но стратегические масштабы катастрофы народов СССР. Ответственность руководителя дополнится глобальными преступлениями против человечности. Мы вправе сделать вывод, что во главе коммунистов России стояли преступники, а подчиненные им члены партии являлись, по существу, их сообщниками. Важно обозначить и других сторонников такой политики под знамёнами «социализма» и «коммунизма». Обещание без денежного общества вызывало моральное облегчение бедняцких низов. Как может быть построено такое общество, было для рядовых людей неважно. Главное – это обещание, что не будет богатых и всесильных со своей мошной, которая способна нарушить нажитый Домострой. А это значит – покой и справедливость. Против власти, ведущей, якобы, к этим идеалам, они претензий не имели.
Такие люди были не в состоянии хотя бы для работы ума проанализировать логику Маркса, но им было велено изучать его труды. Такой процесс стал актом гипнотического внедрения властной идеи. В ином случае они бы скоро поняли ждущую их разрушительную жизнь.
Её раскрывают подлинные резолюции Ленина на представленных ему документах: «подлежат расстрелу», «изолировать в концлагерях», «поощрять энергию и массовидность террора», «повесить заговорщиков», «навести массовый террор, вывести и расстрелять сотни проституток», «не только аресты должностных лиц, но и расстрелы», «не исполнить – тюрьма», «преступно не арестовывать» (арх. материалы). «Нужен ряд образцовых процессов с применением жесточайших кар. Надо тайно подготовить террор, необходимо и срочно». «Сделать так, чтобы на сотни вёрст кругом народ видел и трепетал» (по В. Вейцману). Ленин, естественно, считал такие резолюции секретными, поскольку они зачёркивали его гуманную демагогию.