Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования
Шрифт:
По мере продвижения отряда к намеченной переправе Кауфман проводил разъяснительную кампанию. В ближайшие к переправе поселения были разосланы прокламации, в которых объявлялось, что главный начальник русских войск идет войной не против мирных жителей края, а лишь ради наказания хана и его окружения, искони действовавших враждебно против России и угнетавших хивинский народ, а потому жителям предлагалось оставаться в городках и кишлаках и не бросать свое имущество. Всем гарантировалась безопасность. Прокламации распространялись через специальных посланцев и отпущенных на волю пленных. Впоследствии бывшие пленные часто возвращались в отряд и охотно оставались при войсках добровольными проводниками, посыльными, помощниками по провиантской части. И оказались вполне надежными людьми.
18 мая туркестанские части начали переправляться на левый берег Амударьи напротив города Хазарасп. Главной помехой оказалось быстрое течение; противник почти не беспокоил, как бы желая лишь обозначить сопротивление. Переправа заняла пять дней. Наконец-то отряд попал на территорию Хивинского оазиса. Самое таинственное из среднеазиатских ханств открылось русскому взору.
Солдат и офицеров поразили прежде всего богатые сады, которые тогда тянулись от реки до самой столицы ханства, а также великолепно возделанные поля и огороды, густые тенистые рощи, виноградники, широкие арыки, пруды со свежей прозрачной водой. Историк Хивинского похода Лобысевич пишет: «Все участвовавшие в рекогносцировке были поражены, войдя в район садов, созданных богатыми результатами трудов человеческих рук, и после продолжительного скитания по степям всем казалось, что они переступили границы рая. Поля были возделаны с такой тщательностью и чистотой, которые не случалось видеть в других частях Средней Азии. Все здесь показывало трудолюбие и порядок. Существует мнение, что все, сделанное в ханстве, составляет исключительно результат тяжелых трудовых дней 40 тысяч персидских рабов, освобожденных от ига рабства с приходом нашим в Хиву. Это мнение не вполне верно. Конечно, 40 тысяч человек рабочей силы было большим подспорьем в экономическом быте хивинского населения; тем не менее хивинцы и сами по себе, а особенно узбеки, оседлое население, чрезвычайно трудолюбивы и с замечательной тщательностью и старанием занимаются обработкой своих земель. Прекрасно возделанные поля и пашни узбеков, напоминающие поля Северной Италии, составляют плод и результат усиленных трудов и работы непосредственно самих узбеков» [219] .
219
Там же. С. 205.
Поразили разветвленная оросительная система и обилие воды в ней; одновременно русские офицеры удивлялись, почему хивинцы не разрушили многочисленные мосты через широкие арыки, похожие порою на судоходные каналы. Если бы они это сделали, экспедиция столкнулась бы с огромными трудностями при продвижении к Хиве.
К 20-м числам мая резко ухудшилось продовольственное снабжение отряда – практически кончились сухари, не стало мяса и даже конины, которой питались последнее время. В то же время русские повсеместно заставали пустые дома, брошенные сады и поля. По приказу хана его слуги согнали местных жителей в Хиву, чтобы защищать ханскую крепость, а их жилища и имущество разорили и разграбили. Русские могли повторить ту же практику и забирать в свою пользу все, что найдут для себя полезным, но был строжайший приказ Кауфмана: «Я строго воспрещаю обижать мирное население и брать у него что-либо бесплатно и произвольно. Я вполне уверен и рассчитываю, что собственно войска мне никогда не придется укорить в нарушении принятого мной по отношению к мирному населению права, которое я объявил жителям Хивинского ханства в моей прокламации к ним» [220] .
220
Там же. С. 202.
Как свидетельствует корреспондент американской газеты «Нью-Йорк геральд» Артур Макгахан, догнавший Туркестанский отряд 17 мая, приказ этот выполнялся неукоснительно: «Да, говоря правду, я и сам удивлен был сдержанностью русских и строгой законностью, руководившей всеми их действиями» [221] .
В 20-х числах мая установилась постоянная связь командующего с начальниками Оренбургского и Кавказского отрядов, а также с ханом Хивы. Выяснилось, что до места встречи оренбуржцев и кавказцев в городе Кунграде, на Амударье, добрались только войска, вышедшие из Оренбурга, и колонна полковника Ломакина из Мангышлака (побережье Каспийского моря). Красноводская колонна Кавказского отряда «сошла с дистанции» на полпути к реке, столкнувшись с теми же препятствиями, которые в начале мая встали на пути туркестанцев. Красноводская колонна полковника Маркозова вынуждена была вернуться назад, так как ей угрожала гибель в раскаленной безводной пустыне. На очень большом неразведанном этапе маршрута длиною 100 верст не было колодцев, и не нашлось ни одной светлой головы, которая подсказала бы иной выход, кроме попятного движения.
221
Макгахан. Военные действия на Оксусе и падение Хивы: Пер. с англ. М., 1875. С. 133.
Кауфман напрасно волновался, ожидая, что подчиненные ему отряды из других округов значительно опередят его. Они так же страдали из-за отсутствия воды, теряли время на поиски колодцев и на отражение атак хивинской конницы, которая несколько раз попыталась задержать их продвижение, нападая на обозы и обстреливая из орудий. В результате соединенный Оренбургско-Кавказский отряд подошел к Хиве всего на день раньше Туркестанского.
Русские войска приближались к столице ханства, и все чаще к командующему стали приезжать посланцы от хана. Ханские послания выглядели по-детски наивными. Сначала владетель требовал, чтобы Кауфман убирался из пределов его ханства, и грозил ему страшной карой, но затем, когда отряд подошел к Хиве совсем близко, он резко изменил тон. Хан цветисто излагал свои дружеские чувства к туркестанскому генерал-губернатору и его войску: он сообщал, что ждет их у себя, как дорогих гостей, и очень просит повременить три или четыре дня со вступлением в Хиву, чтобы он смог подготовить для них самое роскошное угощение. Содержание этого загадочного письма развеселило солдат и офицеров на целый день, шуткам и остротам не было конца, да и шагали люди быстрее – торопились к «роскошному застолью».
И все же предчувствия Кауфмана не обманули. Подойдя к Хиве первым, генерал Веревкин не мог удержаться, чтобы не проявить инициативу; к тому же можно предположить, какое давление оказывали на него командиры частей, среди которых был подполковник М.Д. Скобелев.
Веревкин сообщил командующему, что 26 мая он станет в 10–12 верстах от Хивы, где и будет ожидать приказаний. Выдержки и верности своему слову ему хватило на один день. Утром 28 мая без предварительной рекогносцировки войска Веревкина двинулись в сторону Шахададских ворот Хивы и были встречены метким и плотным огнем хивинской артиллерии. Несмотря на то что несколько хивинских орудий солдатам Веревкина удалось захватить и многих сарбазов переколоть штыками, им все же пришлось залечь на кладбище за могилами, но это их не спасло от ружейного огня с городских стен и с крыши высокого медресе. Не зная состояния городской стены, в которой были проломы, и не имея штурмовых лестниц, русские отступили, оставив на месте боя своих убитых (впоследствии они были найдены без голов, с вспоротыми животами). Сам Веревкин был ранен в лицо и сдал командование своему начальнику штаба полковнику Саранчеву.
На следующий день, 29 мая, когда между командующим и хивинскими властями были оговорены условия капитуляции, Веревкин получил от Кауфмана записку: «Я полагаю с частью отряда и с войсками от вас войти в город и занять цитадель и ворота. Грабежа не должно быть. Нужна большая осторожность, теперь даже больше, чем прежде. Я беру ваши роты, орудия и кавалерию, чтобы они были представителями Кавказского и Оренбургского округов. Поздравляю Вас с победой и с раной, дай Бог скорее выздороветь» [222] .
222
Цит. по: Терентьев М.А. Указ. соч. Т. II. С. 258.
Константин Петрович любил шутку, слыл острословом, да и, как свидетельствует все тот же Терентьев, каламбуры и шарады были тогда в моде в русском обществе Ташкента.
Веревкину ничего не оставалось, как смириться «с победой и с раной», однако с такой «победой» не мог смириться лихая голова – М.Д. Скобелев. Будущий герой Плевны и Шипки пробил узкую брешь в крепостной стене и с двумя ротами двинулся к ханскому дворцу, имея приказ «стоять на месте и не лезть вперед». Веревкин грозит Скобелеву расстрелом, но тот отвечает: «Идти назад страшно, стоять на месте – опасно, остается взять ханский дворец». Он его берет, и пусть потом историки спорят, кто на самом деле захватил Хиву.
После самовольной выходки Скобелева Веревкин напишет командующему: «В Хиве две партии: мирная и враждебная. Последняя ничьей власти не признает и делает в городе всякие бесчиния. Чтобы разогнать ее и иметь хоть какую-нибудь гарантию против вероломства жителей, я приказал овладеть с боя одними из городских ворот, что и исполнено» [223] .
Хива фактически сдалась без боя. Если бы внутри ее стен была некая вооруженная враждебная партия, то она смогла бы, засев за глухими дувалами городских усадеб, нанести немалый урон и ротам Скобелева, и колонне Оренбургско-Кавказского отряда, которая утром 29 мая шла на соединение с отрядом туркестанцев. Враждебная партия находилась вне Хивы – это были туркмены-иомуды, к которым с приближением русских сбежал хан Мухаммед Рахим II. Своим многочисленным женам и рабам хан приказал следовать за ним, но возмущенный побегом своего владыки народ не выпустил женщин из дворца, собираясь подарить их победителям и тем умилостивить последних.
223
Там же. С. 259.
В сдавшийся город передовая колонна российских войск входила торжественно, чеканя шаг, под звуки хорошо известного тогда даргинского марша, исполненного музыкантами Ширванского полка. Оренбуржцы выделялись безукоризненно чистым новым обмундированием, которое привезли за сотни верст в сундуках. Жители следили за этим маршем «белых рубах» настороженно; но постепенно они успокоились, увидев, что солдаты не разбегаются в стороны ради того, чтобы учинить грабеж и насилие. Зато ликовали и безобразничали сами себя освободившие рабы-персы.