Россия. 1917. Катастрофа. Лекции о Русской революции
Шрифт:
Императрица Александра Федоровна, убеждаемая в этом Григорием Распутиным, умоляет своего царственного супруга не идти навстречу Думе: «Дорогой мой, – пишет она мужу 25 июня 1915, – я слыхала, что этот мерзкий Родзянко с другими ходил к Горемыкину просить, чтобы немедленно созывали Думу. О, прошу тебя, не позволяй, это не их дело! Они хотят обсуждать дела, которые их не касаются, и вызвать ещё больше недовольства. Надо их отстранить. Уверяю тебя, один вред выйдет из всего этого, – они слишком много болтают. Россия, слава Богу, не конституционная страна, хотя эти твари пытаются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться. Не позволяй им наседать на тебя. Это ужасно – если им сделать уступку, то они подымут голову».
Протопресвитер армии и флота, отец Георгий Шавельский, оставивший очень интересные большие двухтомные воспоминания, пишет, что «при Александре III Распутин попросту остался бы деревенским колдуном и растлителем девушек. Но при больном царствовании Николая II он поднялся до высот невероятных, чтобы потом упасть, увлекая за собою Россию».
Кроме смещения одиозных министров Царь, несмотря на сопротивление Распутина и Императрицы, идёт на скорейший созыв Думы. 19 июля 1915 года созвана Дума. Во время этой сессии Дума, кстати говоря, почтила минутой молчания гибель депутата Третьей государственной Думы Колюбакина, который погиб на фронте.
В этой Думе (IV состава), которая собирается в июле, формируется так называемый Прогрессивный блок. Прогрессивный блок объединяет широкий круг депутатов. От основных политических партий в него входит абсолютное большинство депутатов Думы – из 444 (441 тогда по факту) 273 депутата входят в Прогрессивный блок. Прогрессивный блок поддерживают всё новые министры и ещё несколько либеральных министров, которые сохранили свои портфели. В первую очередь министр землепользования и земледелия Александр Васильевич Кривошеин, и министр иностранных дел Сергей Дмитриевич Сазонов. То есть: военный министр, министры иностранных дел, внутренних дел, юстиции, земледелия, обер-прокурор Синода – они поддерживают Прогрессивный блок. Его поддерживают три главные фракции Госсовета. Напомню, есть верхняя палата трёхзвенной государственной системы России – это Царь, Госсовет, Госдума. В Государственном совете имелись три крупные фракции. Это сейчас у нас в Госсовете одна фракция, а тогда там были люди разных взглядов: левых, правых, умеренных и радикальных и радикально правых.
Прогрессивный блок стал мощнейшим общественным объединением. В него входили крупнейшие предприниматели по всей России. Его поддерживают лидеры основных национальных партий: Польского кола, литовской, партии мусульман России и т. д. Формируется очень мощное политическое ядро. Но это ядро, в отличие от народа, который в ужасе от того, что мы отступаем – и всё гибнет, это ядро понимает, что сейчас всё переломится снова, что работать начали Военно-промышленные комитеты, что оружие пошло в армию, что фронт сейчас будет стабилизирован.
А что тогда? Вот в этот самый ответственный момент, когда ещё фронт катится на восток, когда он ещё не стабилизирован, когда отступление продолжается, в этот момент Государь совершает невероятный поступок. Как вы знаете, в начале войны были большие колебания, кому возглавить наши вооружённые силы, кому возглавить Ставку, кому стать Верховным главнокомандующим. И Государь хотел возглавить, но его отговорили. Его отговорили, потому что он нужен для управления страной в целом. Нельзя управлять армией, забыв про тыл. Сейчас, как говорил Ллойд Джордж, идёт «война машин». Это не только война солдат «на штык и на ура». Промышленность тыла, производящего эти машины, не менее, если не более, важна, чем полководческое умение и воинская доблесть на фронте. И Государь назначает своего дядю, популярного в войсках Николая Николаевича-младшего, Верховным главнокомандующим, а сам остаётся в тылу.
Но наступили Великие поражения. Как быть теперь? «Государь думает, что в таких тяжёлых обстоятельствах долг царя велит ему стать во главе своих войск и взять на себя всю ответственность за войну… Прежде чем прийти к такому убеждению, он много размышлял, много молился… Наконец несколько дней назад, после обедни, он сказал нам: „Быть может, необходима искупительная жертва для спасения России. Я буду этой жертвой. Да свершится воля Божья!" Говоря нам эти слова, он был очень бледен», – рассказывала фрейлина Императрицы, очень близкая к Распутину, Анна Вырубова французскому послу Морису Палеологу 2 сентября 1915 года на обеде у Великого князя Павла Александровича. И вот 23 августа, посоветовавшись, к сожалению, с Распутиным и помолившись, Государь принимает решение встать во главе армии лично. Николая Николаевича отправляют главнокомандующим Кавказским фронтом вместо Воронцова-Дашкова, а возглавлять Русскую армию теперь будет сам Император. Меняется и начальник штаба. На место генерала Янушкевича назначается генерал Алексеев, действительно талантливый стратег, который как раз в это время блистательно выводит отступающую Русскую армию из Польши.
А всё общество, министры (премьер-министр Горемыкин молчит), Дума – все умоляют Государя не принимать верховное командование. Потому что если отступление будет продолжаться, если будет дальше плохо, если армия будет терпеть поражение – теперь всё это будет камнем на шее Императора, теперь он лично отвечает за всё. Я смотрел рукописный подлинник письма Михаила Родзянко Государю, я видел, как останавливается перо Председателя IV Думы, как в какие-то моменты утолщается линия: он раздумывает над аргументами. И вы знаете, каким-то подсознательным чувством я понимал, что Родзянко ищет аргументов, потому что он сам говорит не то, что он думает. И так делали многие. Всё дело в том, что часть людей действительно боялась, что Императора поражение Русской армии повлечёт в бездну. Но эта связь была относительной. Даже если бы Император не был Верховным главнокомандующим, поражение Русской армии всё равно увлекло бы его в бездну, и всё равно для простых русских людей он и был главой армии, хотя формально пост Главнокомандующего занимал Великий князь Николай Николаевич. Для офицеров – Николай Николаевич, а для солдат всё равно Государь-Император. Присягали-то они Государю-Императору, а не Николаю Николаевичу. Но если, думали люди типа Родзянко и весь Прогрессивный блок, если переломится судьба войны… – она может переломиться, потому что заработала русская военная машина – и начнутся победы, и Россия победит во главе с Императором Николаем как Главнокомандующим, то тогда, думали они, нам конец.
Уже в 1914 году с трудом уговорили Николая II не распускать Думу и не возвращаться назад к абсолютной монархии. Ведь был же проект такой. И, кстати говоря, одним из его горячих сторонников был как раз Николай Маклаков. А вдруг на этот раз всё будет так? Государь въедет на белом коне в Берлин, как когда-то в Париж въехал Александр I, и уж потом от Думы ничего не останется, рожки да ножки. Лучше, чтобы он не был Главнокомандующим. Они говорили: «Государь, проиграешь – тебе и всем нам плохо будет», но лукавили, боялись как раз победы, боялись, что плохо будет не Царю, а только им, вождям общества, Прогрессивному блоку.
23 августа 1915 года было ознаменовано двумя важными событиями. В этот день Государь принял на себя командование вооружёнными силами Империи, и в этот же самый день в Циммервальде Ленин объявил о необходимости поражения своей страны, то есть России, в войне, и призвал к превращению империалистической войны в гражданскую. Один русский политик взвалил на себя непосильное бремя, а другой совершил откровенное предательство. Это произошло в один день. Такие вот бывают странные гримасы истории.
Почти сразу же после того, как Государь встал во главе армии, отступление прекратилось, фронт стабилизировался, а на Кавказе продолжалось победоносное наступление. Великий князь Андрей Владимирович вспоминал: «Как неузнаваем штаб теперь. Прежде была нервозность, известный страх. Теперь все успокоились. И ежели была бы паника, то Государь одним своим присутствием вносит такое спокойствие, столько уверенности, что паники быть уже не может. Он со всеми говорит, всех обласкает; для каждого у него есть доброе слово. Подбодрились все…»