Российская разведка XVIII столетия. Тайны галантного века
Шрифт:
Станислав Понятовский, князья Чарторижские, Масальские и другие прорусские вельможи ничем не отличались от Радзивиллов, Браницких и Потоцких в их социальной программе. Если Панин боялся реформ в Польше как источника заразы, откуда могли просочиться идеи свободы в Россию, то польские правители боялись этих реформ не меньше. Причина? Они вовсе не хотели поступиться своими привилегиями; им виделись совсем другие реформы. Им грезилась идея великой Польши — неограниченной монархии с королем-марионеткой, ими же управляемым.
Поэтому когда Н.В. Репнин заговорил с Чарторижскими и королем о диссидентах, то обнаружилось, что они говорят
Панин вынужден был признать, что он ошибся: он не понял позицию Чарторижских, они его обманули. И в письме к ним от 4 июля 1766 года мы находим такие горькие слова:
«…я откровенно признаюсь, что при таких обстоятельствах мы не могли ожидать, как то оказалось впоследствии, что наши предложения были приняты, как предложения, которыя рассматривались не скажу, чтобы входящими лишь в наши интересы, но по крайней мере могущими интересовать нас в большей степени, чем касаться существенно и укрепления королевского трона и средств, которые желали употребить для большого усиления и энергии правительства республики» {52} .
«Мы не могли ожидать…» Эта ошибка очень дорого обошлась России. А случилось это потому, что, формируя прорусскую партию в 1762 и 1763 годах, русская дипломатическая разведка пользовалась в основном попутчиками-полуагентами, а не настоящей, преданной агентурой. Чарторижские и Масальские сотрудничали с Кейзерлингом и Репниным не как агенты с разведкой, а как политические партнеры. Они были против саксонской династии, выступали за кандидата из Пястов, но были за националистическую, католическую Польшу.
Когда это обнаружилось, русское правительство схватилось за голову и заговорило об измене короля и Чарторижских. Король действительно поверил в то, что он призван Богом спасать Польшу, что он-де полный суверен, и первым его шагом на пути к этой самостоятельности была попытка установить дипломатические отношения с Францией. Он отправил туда посла, не посоветовавшись ни с Репниным, ни с Коллегией иностранных дел в Петербурге.
Когда Репнину стало ясно, что с наличной агентурой и политическими «друзьями» не удастся «провернуть» дело с диссидентами, он предложил порвать с Чарторижскими. Петербург согласился с ним. Но одни репрессивные меры против бывших «друзей» не могли обеспечить достижение российских целей. Нужна была другая агентура.
К этому сводится теперь вся работа Репнина в Польше.
Между Чарторижскими и Репниным пробежала черная кошка — это стало известно в Польше. Тотчас же нашлись польские «патриоты», пожелавшие использовать эту размолвку в своих личных интересах. Одними из первых подали голос Потоцкие. Панин ухватился за этот графский род и предложил Репнину: «Изыскав пристойные способы, заготовляться к тому, чтобы фамилию Потоцких по их собственно оказанному желанию привязать к нашим интересам» {53} .
Были и другие добровольцы — охотники за «инфлюэнцией», «поверхностью», да и просто за деньгами. Но до 1766 года дипломатическое ведомство России колебалось еще — стоит ли окончательно рвать с Чарторижскими? Дело в том, что ни у Панина, ни у Репнина не было твердого убеждения в том, что Чарторижских окончательно надо списать со счетов. Поэтому из Петербурга идут подчас совершенно противоречивые указания. То предлагается рвать с ними, то предупредить короля, чтобы он их не слушал и не верил им. То вдруг появляется директива строить новую русскую партию при помощи Чарторижских.
Только в октябре 1766 года Петербург убедился окончательно, что хрен редьки не слаще, и предложил Репнину:
а) не жалея ни денег, ни трудов, разорвать сейм и генеральную конфедерацию;
б) обратиться к противникам Чарторижских и предложить им свою помощь в борьбе с правительством;
в) создать новую партию.
«…как при открывающейся ныне перемене в поведении нашем с князьями Чарторижскими, уповательно многие из их соперников и других по сию пору многих без действия оставшихся, магнатов к вам адресоваться будут, чтоб заступить место сих князей, то и рекомендуем мы вам, разбирая свойство и качество людей, поколику который к чему способен, употреблять их по пристойности, стараясь наипаче составлять новую для интересов наших независимую партию, к чему вы и деньгами, когда нужда востребует, вновь немедленно снабдены будете» {54} .
Так гласит инструкция, данная Н.В. Репнину в именном рескрипте от 6 октября 1766 года.
Репнин развивает необычайную активность по организации новой партии. Основными деятелями новой агентурно-политической комбинации являются враги «фамилии», бывшие сторонники саксонцев, хотя сохраняются до времени некоторые старые «друзья».
Первым представителем нового движения является примас — князь Подоский. Он готов лезть в огонь и воду за Репнина и русских, ибо только благодаря Репнину он получил этот наивысший после короля пост — примаса. Король долго боролся с Репниным, но вынужден был уступить и назначить креатуру русского двора — агента Репнина первым чиновником Речи Посполитой. (Подоский всегда был почитателем саксонской партии, т.е. врагом короля Понятовского.) Вторым по важности новым деятелем русской партии оказался не кто иной, как князь Карл Радзивилл — тот самый, который так рьяно боролся с русским влиянием, Чарторижскими и королем Понятовским. Под угрозой репрессии он убежал в Саксонию. Решив создать новую партию, Панин вспомнил раньше всего про Радзивилла и написал Репнину:
«Переменившееся положение дел, отменяя в рассуждении нас резоны изгнания его из отечества, может ныне сделать его иногда полезным для новых наших видов орудием, а по крайней мере пугалищем для стариков Чарторижских; и для того отдаю я на волю вашего с-ва, при усмотрении в том какой пользы, вступить с ним чрез приятелей его в сношение и, есть ли вы согласитесь о нужном, постановить в таком случае, яко посол ея имп. в-ва, письменный договор, а потом и способствовать возвращению его в отечество, дабы его тут тем или другим образом употреблять» {55} .
«Непримиримый» Радзивилл немедленно по получении предложения Репнина смирился, вступил с ним в переговоры, согласился помогать России. Он вернулся в Польшу и был поставлен Репниным во главе коронной конфедерации (маршалом).
Дабы быть уверенным в прочности связи, Панин прикомандировал к польскому маршалу князю Радзивиллу русского полковника Кара в качестве политического комиссара, или, как он сам его назвал, «пестуна». Радзивилл сработался с «пестуном», как и с Репниным, и на посту маршала коронной конфедерации выполнял русские указания.