Российские спецслужбы. От Рюрика до Екатерины Второй
Шрифт:
Как видим, у Екатерины до всего доходили руки, причем действия свои она явно просчитывала на пять — десять ходов вперед (чего только, например, стоил арест Н. Новикова, одного из московских масонов: этот арест послужил своеобразным сигналом к преследованию «вольных каменщиков», которых Екатерина Великая жаждала просто стереть с лица земли (боялась революции).
«Екатерина II использовала все способы сыскной организации, которые придумали еще до нее. В основе этой организации лежало все то же поручение, точнее, сочетание персональных поручений доверенным лицам, временным следственным комиссиям с рутинной работой постоянных органов политического сыска. «Сенатская концепция» организации сыска строилась на том, что генерал-прокурор Сената был руководителем сыскного ведомства — Тайной экспедиции, как части Первого департамента Сената. И вообще, должность генерал-прокурора после реформы Сената стала ключевой в системе управления. Императрица постаралась назначить на нее не просто опытного чиновника, а своего доверенного человека. Для этого в 1764 году она сместила старого генерал-прокурора А. И. Глебова и назначила на его место князя А. А. Вяземского [362] .
362
Занимавший пост генерал-прокурора в 1764–1792 годах князь Александр Алексеевич Вяземский родился 3 августа 1727 г.
«Он принадлежал к старинному русскому княжескому роду, ведущему свое начало от внука Владимира Мономаха — князя Ростислава-Михаила Мстиславовича Смоленского. В двадцатилетием возрасте Александр Алексеевич окончил Сухопутный кадетский корпус. Во время войны с Пруссией участвовал не только в баталиях русской армии, но и в выполнении некоторых тайных (надо полагать, разведывательных) поручений командования, едва не стоивших ему жизни. К концу Семилетней войны А. А. Вяземский занимал уже должность генерал-квартирмей-стера и был хорошо известен молодой императрице Екатерине II. В декабре 1862 года она именно ему поручила «улаживание отношений» между бунтующими крестьянами и их хозяевами на уральских заводах. Он почти год занимался этим сложным делом и немало в нем
А. А. Вяземский, надо полагать, строго придерживался данного ему наставления и пользовался полным доверием императрицы, что позволило ему не только удерживать высший прокурорский пост в течение почти 29 лет, но и значительно расширить свои полномочия. Если в начале своей карьеры он наблюдал за Сенатом, а также за продажей соли и вина в империи, то с 1780-х годов уже прочно удерживал в своих руках не только юстицию, но также финансы и внутренние дела. Именно он впервые в России ввел строгую отчетность в финансовых делах, а также стал четко учитывать доходы и расходы за год.
Генерал-прокурор теперь единолично руководил всесильной Тайной экспедицией, и через его руки прошли почти все известные политические дела царствования Екатерины II: Е. Пугачева, А. Н. Радищева. Н. И. Новикова и других лиц. При нем развернул свою активную сыскную деятельность главный «кнуто-боец», или. как называл его А. С. Пушкин, «домашний палач кроткой Екатерины» С. И. Шешковский, имевший, по выражению императрицы, «особливый дар производить следственные дела».
А. А. Вяземский, в отличие от своего предшественника, деятельно руководил подчиненными ему прокурорами. При нем были введены в действие учреждения для управления губерний (1775 год), которые подробно регламентировали права и обязанности местной прокуратуры.
За «прилежания, усердия и ревность к пользе службы», он был удостоен множества наград, получив, в частности, ордена Святого Андрея Первозванного, Святого Александра Невского, Святой Анны, Святого Владимира 1-й степени, Белого Орла.
А. А. Вяземский имел воинский чин генерал-поручика и гражданский — действительного тайного советника.
В сентябре 1792 года А. А. Вяземский, по болезни, вышел в отставку, причем выполняемые им многочисленные обязанности Екатерина II возложила на несколько человек. Д. Бантыш-Каменский писал о нем так: «Князь Вяземский отличался верностью своею престолу, бескорыстием, был чрезвычайно трудолюбив, умел избирать достойных помощников; враг роскоши, но скуп и завистлив, как отзывались о нем современники».
А. А. Вяземский был женат на дочери елизаветинского генерал-прокурора Н. Ю. Трубецкого Елене Никитичне. Супруги имели четырех дочерей. Князь А. А. Вяземский скончался 8 января 1793 года». (См.: Звягинцев А., Орлов Ю. Око государево// «Обозреватель Observer»2_15.HTM)
В наставлении императрицы Вяземскому о ведении дел написаны и такие выразительные слова: «Совершенно надейтесь на Бога и на меня, а я, видя такое ваше угодное мне поведение, вас не выдам». Почти три десятка лет Вяземский оставался доверенным поручением императрицы в Сенате, и Екатерина II была им неизменно довольна — он оказался одним из лучших исполнителей ее воли, хотя и вызывал неприятие многих людей» [363] .
Раз уж пошла речь о генерал-прокурорах, то стоит рассказать о последнем из них, чей талант раскрылся в годы правления Екатерины Великой — Александре Николаевиче Самойлове [364] .
363
Анисимов Е. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII в. М., 1999.
364
«Граф Александр Николаевич Самойлов, занимавший пост генерал-прокурора в 1792–1796 годах, родился в 1744 году. В шестнадцатилетнем возрасте вступил рядовым в лейб-гвардии Семеновский полк, в составе которого спустя несколько лет, уже в офицерском чине, принимал участие в первой (при Екатерине II) русско-турецкой войне. За «храбрые и мужественные дела при Силистрии» получил свою первую награду — орден Святого Георгия 4-го класса. После войны положение молодого офицера при дворе упрочилось. В 1775 году ему был пожалован чин камер-юнкера и почти одновременно с этим он получил новое престижное назначение — правителя дел Императорского Совета. В этой должности пребывал двенадцать лет, оставаясь в то же время и на военной службе. Во второй русско-турецкой войне А. Н Самойлов участвует уже в чине генерал-поручика. Воинская колонна, которой он командовал, в декабре 1788 года штурмовала Очаков. Во главе ее шел на приступ и А. Н. Самойлов. За эту операцию Александр Николаевич был удостоен ордена Святого Георгия 2-го класса. Баталии, в которых принимал участие генерал-поручик Самойлов, следовали одна за другой. При взятии крепостей Каушаны, Килии и Бендеры он вновь отличился, за что получил орден Св. Александра Невского, а за штурм крепости Измаил 12 декабря 1790 года его грудь украсила очередная награда — орден Святого Владимира 1-й степени.
В 1791 году, после смерти Г. А. Потемкина-Таврического, А. Н. Самойлов, по поручению Екатерины II, некоторое время вел (до прибытия графа А. А. Безбородко) мирные переговоры с турками в Яссах. В конце января 1792 года именно он привез Екатерине II известие о заключении выгодного для России мира. За это императрица лично «возложила» на его грудь орден Святого Андрея Первозванного и пожаловала ему тридцать тысяч рубей.
17 сентября 1792 года Екатерина II назначила А. Н. Самойлова на «короткое время» генерал-прокурором, вместо тяжелобольного князя А. А. Вяземского, а затем утвердила в этой должности. Одновременно Александр Николаевич стал управлять Казначейством и Ассигнационным банком. Самойлов занимал пост генерал-прокурора четыре года. Пользовался благосклонностью императрицы, которая находила у него «равное усердие» с прежним генерал-прокурором. Однако к гражданским делам он привыкал с трудом. Ему гораздо легче было командовать войсками, вести солдат на штурм, нежели заниматься тягостными сенатскими решениями.
В качестве генерал-прокурора А. Н. Самойлов, как и его предшественники, стоял во главе политического сыска, руководя Тайной экспедицией. Одновременно оставался и членом Императорского Совета. В январе 1775 года он был возведен в графское достоинство. После смерти Екатерины II император Павел I отправил А. Н. Самойлова в отставку. Однако он продолжал быть членом Императорского Совета. Граф А. Н. Самойлов умер в 1814 году». (См.: Звягинцев А., Орлов Ю. Око государево (Электронный вариант) // «Обозреватель — Observer»observer/N02__98/2_l 5.НТМ).
Все эти люди — Глебов, Вяземский и Самойлов — верой и правдой служили Екатерине Алексеевне, руководя, по сути, всеми правоохранительными структурами, поддерживающими порядок внутри страны.
Но это далеко не все лица, на деятельности которых, в связи с историей российских спецслужб стоило остановиться.
«При Екатерине II важное место в системе политического сыска занял главнокомандующий Москвы, которому была подчинена Московская контора Тайной экспедиции. На этом месте сидели доверенные императрицы П. С. Салтыков, князь М. Н. Волконский и князь А. А. Барятинский — стойкий борец с масонами. Расследованием политических дел занимались и главнокомандующие Петербурга князь А. М. Голицын (дело «Таракановой») и граф Яков Брюс (дело Радищева, 1790 год), а также другие доверенные чиновники и генералы, действовавшие как в одиночку, так и в комиссиях, — генерал Веймарн (дело Мировича), К. Г. Разумовский и В. И. Суворов (дело Петра Хрущева и братьев Гурьевых, 1762 год). Для Суворова это было уже не первое поручение или, как тогда говорили, «комиссия». В мае 1763 года он расследовал дело камер-юнкера Федора Хитрово, за что получил благодарность императрицы. Особым доверием Екатерины II пользовались А. И. Бибиков и П. С. Потемкин. Бибикову было поручено расследование причин мятежа Пугачева во главе созданной в ноябре 1773 года в Казани Секретной следственной комиссии. В мае 1774 года в Оренбурге образовали вторую Секретную комиссию капитана А. М. Лунина. Отчеты об их работе, как и другие документы политического сыска, императрица читала в числе важнейших государственных бумаг. Это чтение стало для нее привычкой — в одном из писем Бибикову Екатерина писала: «Двенадцать лет Тайная экспедиция под моими глазами». Слова эти написаны были в 1774 году. И потом еще более двух десятилетий сыск оставался «под глазами» императрицы» [365] .
365
Анисимов Е. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII в. М., 1999.
Как видим, сыск «воспитал» целую плеяду личностей, чьи жизнь и деятельность достойны отдельного разговора и даже книги [366] . Но был человек, обойти которого или ограничиться только одной — двумя строками просто невозможно. Это — С. И. Шешковский.
«Степан Иванович Шешковский, руководивший Тайной экспедицией 32 года (1762–1794 годы), стал, благодаря этому, личностью весьма знаменитой в русской истории. Еще при жизни Шеш-ковского имя его окружало немало легенд, в которых он предстает в роли искусного, жестокого и проницательного следователя-психолога. Он начал работать в Тайной канцелярии в 1740-х годах, проявил себя как исполнительный чиновник не без задатков и интереса к сыску. Интересен один, касающийся этого обстоятельства эпизод из его карьеры. Шешковский родился в 1727 году в семье приказного Ямской конторы. Одиннадцатилетний мальчик был пристроен отцом в 1738 году в Сибирский приказ. В 1740 году Шешковского взяли на время к «делам Тайной канцелярии», а потом, как это было принято в таких случаях, вскоре вернули в Сибирский приказ. Вообще такие «покормочные» места высоко ценились среди приказных, как и сам расположенный в Москве, но тесно связанный с Тобольском Сибирский приказ. Учреждение это считалось настоящей «серебряной копью» для умелых крючкотворов. Но Шешковский совершил неожиданный для нормального карьериста-подьячего поступок: в феврале 1743 года он без спроса своего начальства уехал в Петербург. Вскоре беглец вернулся из столицы с указом Сената о переводе его в Московскую контору Тайной канцелярии. Неизвестно, как ему удалось этого добиться, но без ведома А. И. Ушакова назначение шестнадцатилетнего юноши на новое место кажется невозможным. Шешковский понравился и преемнику Ушакова, А. И. Шувалову. В 1748 году Шувалов дал ему такую характеристику: «Писать способен и не пьянствует и при делах быть годен».
366
См., например: Колпакиди А. И., Серяков М. Л. Щит и меч. Руководители органов государственной безопасности Московской Руси, Российской империи, Советского Союза и Российской Федерации. СПб.; М., 2002.
Потом Шешковский занял должность архивариуса Тайной канцелярии, что было весьма почетно. Следующая ступенька — место протоколиста. Эта работа требовала особого дара точно и сжато излагать в протоколе суть происходящего в сыске, а также грамотно составлять подаваемые «наверх» экстракты и проекты приговоров. Если учесть, что А. И. Шувалов был придворным, светским человеком и предпринимателем, то ясно, почему многие дела канцелярии он поручал своим подчиненным, среди которых Шешковский явно выделялся. С Шуваловым у него были тесные связи — известно, что, приехав в Петербург в 1752 году, Шешковский жил в доме Шувалова в качестве приживала, домашнего человека и секретаря. Благодаря поддержке своего начальника после 1754 года он занял ключевой пост секретаря Тайной канцелярии, которому подчинялся весь, хотя и небольшой, штат сыскного ведомства. Назначение это было наградой «за добрыя и порядочныя его при важных делах поступки и примерные труды». К моменту реорганизации сыска в начале 1762 года Шешковский, не достигнув и 35 лет, уже имел огромный опыт сыскной работы и служил асессором Тайной канцелярии, став вторым лицом в политическом сыске. (На самом деле он был первым, но неофициально, скрытно подменяя своего начальника, подсиживая его, «подмазывая» механизмы и подкупая людишек, от которых зависело его дальнейшее продвижение вверх по служебной лестнице.)
По указу Петра 16 февраля, то есть в тот же день, как в Сенате получили указ о ликвидации Тайной канцелярии, было предписано «асессора Шешков-ского, переименовав того же ранга сенатским секретарем, ныне же действительно и определить в учреждаемую для того при Сенате экспедицию». Затем он стал обер-секретарем Сената. Когда в 1794 году Шешковский умер, то он состоял в чине тайного советника «при особых порученных от Ея и. в. делах».
Шешковский был известен Екатерине II уже с 1763 года […]. В 1764 году было дело Мировича, в котором Шешковский сыграл свою роль. В 1767 году он уже коллежский советник и его выбирают депутатом в Комиссию по составлению Уложения от Второй Адмиралтейской части Санкт-Петербурга, что свидетельствовало о высоком общественном статусе и известности Шешковского. Несомненно, он пользовался доверием императрицы. Чаще всего связь с ней Шешковский поддерживал через А. А. Вяземского или статс-секретарей, но известно, что он и лично докладывал государыне («Имел я счастие всеподданнейше докладывать Ея и. в.»). Он бывал на тайных заседаниях у императрицы по делам политического сыска, причем его проводили в личный кабинет Екатерины тайно. Шешковскому поручались срочные, не терпящие отлагательств дела, императрица требовала его совета по разным делам, о чем сохранились сведения. (Участие Шешковского в деятельности Комиссии по составлению Уложения только подтверждает наши данные об участии «экспертов» политического сыска в выработке важнейших документов, затрагивающих государственное устройство России. А то что Шешковский выступал непосредственным консультантом императрицы по большинству из важнейших государственных дел, это говорит уже об очень многом.)
Авторитет его у императрицы был высок. В 1775 году она сообщает Якову Брюсу о том, что она поручила Шешковскому разобраться в запутанных личных делах Натальи Пассек, и, как пишет императрица, «он подал мне приложенную выпись» и посоветовал сдать дело в архив и более им не заниматься, что императрица и сделала. В другой раз она пишет Брюсу по поводу уничтожения неизвестной нам книги: «Мне о книге говорил Шешковский, что ее жечь сумнительно, понеже в ней государские имена и о Боге написано и так довольно будет, отобрав в Сенат, истребить не палачом», то есть не публично. Для допросов пойманного осенью 1774 года Пугачева она послала именно Шешковского, которому поручила узнать правду об истоках самозванства Пугачева и его возможных высоких покровителях. В рескрипте М. Н. Волконскому от 27 сентября 1774 года она писала; «Отправляю к вам отсель Тайной экспедиции обер-секретаря Шешковского, дабы вы в состоянии нашлись дело сего злодея привести в ясности и досконально узнать все кроющиеся плутни: от кого родились и кем производились и вымышлены были». (Да, чем только не приходилось заниматься «мастеру на все руки» Шешковскому.) В тот же день она сообщала П. С. Потемкину о посылке Шешковского и характеризовала его: «Шешковский… которой особливой дар имеет с простыми людьми (разговаривать) и всегда весьма удачно разбирал и до точности доводил труднейшия разбирательства». Шешковский по многу часов подряд допрашивал Пугачева и для этого поселился возле его камеры в Старом монетном дворе. Как сообщал императрице 8 ноября 1774 года М. Н. Волконский, «Шешковский… пишет день и ночь злодеев гисторию». Высокую оценку своих способностей Шешковский оправдывал многие годы. Его считали самым крупным специалистом по выуживанию сведений у «трудных», упрямых арестантов. Он знал, как нужно их убеждать, уговаривать (по терминологии тех времен — «увещевать»), запугивать.
А. А. Прозоровский, писавший Шешковскому льстивые письма, сообщал 4 мая 1792 года по поводу дела арестованного Н. И. Новикова:
«Жду от Ея и. в. высочайшаго повеления и сердечно желаю, чтоб вы ко мне приехали, а один с ним не слажу. Экова плута тонкаго мало я видал. И так бы мы его допросили, у меня много материи, о чем его допрашивать».
Как видим, Прозоровский признает авторитет Шешковского в сыскном деле. Отправляя по указу императрицы Новикова в Петербург, Прозоровский 13 мая писал Шешковскому: «Птицу Новикова к вам отправил, правда, что не без труда вам будет с ним, лукав до бесконечности, бессовестен, и смел, и дерзок». По-видимому, Шешковский был согласен с Прозоровским, который в письме 14 августа отвечал Степану Ивановичу: «Верю, что вы замучались, я немного с ним имел дела, да по полету уже приметил, какова сия птичка, как о том и Е. в. донес». Понятно, из чего проистекали трудности «работы» с незаурядным Новиковым у ограниченного Прозоровского и у малообразованного Шешковского. О направленности мышления Шешковского много говорит эпизод с Колокольцевым. Студент Невзоров, проходивший по делу Новикова, вспоминал, как в Алексеевском равелине Шешковский расспрашивал его товарища Колокольцева, «отчего произошла французская революция, сие чудовищное произведение кровопийст-венной философской просвещенной политики», и какое участие в этом принимали масоны. По-видимому, Шешковский умел подать себя государыне, держа ее подальше от многих тайн своего ведомства. В письме 15 марта 1774 года к генералу А. И. Бибикову — руководителю следственной комиссии в Казани Екатерина ставила деятельность руководимой Шешковским Тайной экспедиции в пример Бибикову, возражая против расспросов «с пристрастием»: «При распросах какая нужда сечь? Двенадцать лет Тайная экспедиция под моими глазами ни одного человека при допросах не секла ничем, а всякое дело начисто разобрано было и всегда более выходило, нежели мы желали знать». (Неужели Шешковский был либералом? Нет, конечно. Здесь на свет появляются мифы и легенды, которые появились лишь после того, как он сошел с государственной арены.)
…Кстати, к легендам о Шешковском. Из них не ясно: были ли пытки в Тайной канцелярии или их все-таки не было? Екатерина II, как мы видим, писала, что пытки в ведомстве Шешковского не допускались, сын же А.Н. Радищева, также не самый беспристрастный в этом деле человек, сообщал, что Шешковский «исполнял свою должность с ужасною аккуратностью и суровостью. Он действовал с отвратительным самовластием и суровостью, без малейшего снисхождения и сострадания. Шешковский сам хвалился, что знает средства вынуждать признания, а именно он начинал тем, что допрашиваемое лицо хватит палкой под самый подбородок, так что зубы затрещат, а иногда и повыскакивают. Ни один обвиняемый при таком допросе не смел защищаться под опасением смертной казни. Всего замечательнее то, что Шешковский обращался таким образом только со знатными особами, ибо простолюдины были отдаваемы на расправу его подчиненным. Таким образом вынуждал Шешковский признания. Наказания знатных особ он исполнял своеручно. Розгами и плетью он сек часто. Кнутом он сек с необыкновенной ловкостью, приобретенною частым упражнением. (Хорош либерал!)
Сын Радищева никогда не видел Шешковского, и начальник Тайной экспедиции представлялся ему садистом, могучим кнутобойцей, каким он на самом деле не был. Наоборот, «как теперь помню, — говорил один ветеран екатерининских времен другому, — его небольшую мозглявую фигурку, одетую в серый сюртучок, скромно застегнутый на все пуговицы, и с заложенными в карманы руками». Думаю, что Шешковский был страшен тем, чем страшны были людям XVIH века Ромодановский, Толстой, Ушаков и Шувалов. Он, как и они, олицетворял Государственный страх. Точно известно, что самого сочинителя «Путешествия» ни плеть, ни кнут не коснулись, но, по рассказам сына, он упал в обморок, как только узнал, что за ним приехал человек от Шешковского. Когда читаешь письменные признания Радищева, его покаянные послания Шешковскому, наконец, написанное в крепости завещание детям, то этому веришь: Радищевым в Петропавловской крепости владел страх, подчас истерическая паника. Вероятно, свои ощущения от встреч с Шешковским он и передал сыну. При этом вполне возможно, что Радищев не был трусом и истериком. «Увещевая» узника, попавшего к нему, Шешковский грубил, угрожал, унижал, а возможно, и давал легкие тумаки или действительно тыкал тростью в подбородок, как описал это сын Радищева. Для людей небитых (а Радищев уже взрос под защитой сословных привилегий и учился за границей) такого обращения было достаточно, чтобы перепугать их, заставить каяться и, прощаясь с жизнью, писать малым детям завещание. Нельзя исключить и того, что Шешковский, который через тяжкий и унизительный канцелярский труд из подьячих вышел в тайные советники и обладал столь могущественной властью над людьми, пользовался доверием государыни, не без наслаждения измывался над оробевшими столбовыми дворянами, либералами, «нашалившими» светскими повесами, писателями, от которых, как всегда считали в политическом сыске, «один вред и разврат». Эти нежные, избалованные люди никогда не нюхали воздуха казематов Петропавловский крепости и после недельного сидения в каземате представали перед Шешковским с отросшей бородой и со спадающими без пояса штанами — как их принимали в крепости, будет сказано ниже, — и «мозглявый» начальник Тайной экспедиции казался им могущественным исчадием ада, символом той страшной для частного человека слепой силы государства, которая могла сделать с любым человеком все, что угодно. (Да, тонким психологом, настоящим знатоком человеческих душ был господин Шешковский. Вряд ли что-то могло утаиться от его цепкого, внимательного взгляда. Его, видимо, и боялись и уважали одновременно.)