Ростов-папа. История преступности Юга России

Кисин Сергей Валерьевич

Контрабандистами в Одессе в основном были греки, как соплеменники главных судовладельцев на Черном и Азовском морях. Грабители частенько наведывались из соседней Бессарабии. Так, знаменитый налетчик и будущий красный комбриг Григорий Котовский возглавлял сплоченную шайку, а в Одесском оперном театре даже продавал свои кандалы после амнистии в 1917 году. Взломщики высокого класса наезжали из Царства Польского.

Высоким классом отличались воры и в Одессе. Богатый город требовал к себе более «деликатного» отношения – в смысле изъятия ценностей у имущих классов. Здесь обычным гоп-стопом не возьмешь, это не городская окраина. Тут требовались воспитание и образование, умение вращаться

в кругах элиты, дабы получить доступ к большим деньгам и ценностям. Поэтому одесские воры, например знаменитая Сонька Золотая Ручка, тратили серьезные средства на «экипировку», портных-сапожников, одежду, изучение иностранных языков и хороших манер. Простая девочка Соня из еврейской семьи Блювштейн не смогла бы запросто выдавать себя за «княгиню Софью Андреевну Сан-Донато». Раскусили бы мгновенно.

В Одессе возникла одна из первых в России «школ» воровского искусства, сформированная из интернациональных кадров, в которой бывалые ширмачи (карманники) обучали начинающую блатной путь молодежь. Здесь же «трудились» одни из лучших в империи карточных шулеров, слава о которых гремела потом и в советское время, да и гремит поныне.

Впрочем, и собственных кадров было в избытке. В мае 1919 года самый знаменитый одесский налетчик Мишка Япончик (Мойше-Яков Винницкий, прообраз бабелевского Короля – Бени Крика) без труда сформировал из местных уркаганов «54-й имени Ленина советский революционный полк» в составе 45-й стрелковой дивизии Ионы Якира в количестве 2202 штыков (часть составляли анархисты и студенты одесского Новороссийского университета). Он даже успел чуток повоевать, пока честные босяки не поняли, что классовая борьба явно не их конек.

Писатель Константин Паустовский вспоминал: «В предместьях – на Молдаванке, Бугаевке, в Слободке-Романовке, на Дальних и Ближних Мельницах – жило, по скромным подсчетам, около двух тысяч бандитов, налетчиков, воров, наводчиков, фальшивомонетчиков, скупщиков краденого и прочего темного люда». К их числу следует добавить оставшихся «в деле» контрабандистов, мошенников, содержателей притонов и игорных домов, проституток, мелких жуликов и т. п., разбросанных по всему полумиллионному (на момент революции 1917 года) городу.

Одесса давала им возможность получать средства к существованию теми способами, которые представлялись наименее затратными и наиболее приспособленными к привычному образу жизни. Город стал для них родным домом и не фигуральной, а настоящей alma mater. Благодаря одесской «криминальной дивизии» еще в конце XIX века по-родительски приютивший ее город стали ласково величать «мамой». Отсюда и закрепилось в народе «Одесса-мама».

Писатель и сценарист Эфраим Севела (Ефим Драбкин) подчеркивал: «В мое время Одесса была мамой и все мы, ее дети, называли этот город Одессой-мамой. Вы спросите, почему? И я вам отвечу. Одесса славилась такими ворами, такими бандитами, каких свет не видывал и больше, я думаю, не увидит. Народ измельчал. Одесса была столицей воровского мира всей Российской империи – по этой причине ее ласково называли мамой».

«Прибыла в Одессу банда из Ростова»

Генезис столь же южного Ростова был во многом схож с одесским, хотя имелись и принципиальные различия в формировании «семейной пары».

Как и Одесса, ставшая опорной базой для дунайского направления восточной политики империи, Ростов стал тыловой базой для ее кубанского направления. Однако если Одесса-Хаджибей начиналась в первую очередь как морской порт и промышленный центр (для нужд Дунайской армии и флота), то Ростов – как пограничная крепость и таможня, контролирующие порубежную торговлю на местных ярмарках.

Следовательно, в отличие

от Одессы с изначальным преобладанием промышленного капитала и концентрацией работных людей на предприятиях и в порту, в Ростове доминировал капитал торговый, которому не требовалось большое количество рабочей силы, зато необходимы были изворотливые купеческие мозги.

Для успешного занятия торговлей нужны дипломатическое лицемерие, архитекторская сметка, шахматистская находчивость, дьявольская хитрость, византийское коварство и ловкость истинных карманников. Отсюда и залихватская пронырливость, изобретательность и несгибаемость ростовцев и ростовчан во все времена.

В составленном для князя Григория Потемкина «Описании Азовской губернии от 1782 года» об окрестностях крепости Димитрия Ростовского говорилось: «Церквей деревянных – 3. Домов – 400. Населения цивильного: Купцов – 131, мещан – 154, цеховых – 70, разного звания людей – 419». Таким образом, один купец приходился на 60 душ населения.

Если в 1841 году в Одессе имелось 60 заводов и фабрик, насчитывающих в штате не меньше тысячи рабочих, то в провинциальном на тот момент Ростове функционировало не более десятка мелких мастерских, на которых трудилось полсотни ремесленников. В то же время здесь обосновалось более 1,5 тысячи представителей купеческого сословия на 12,6 тысячи населения (в Одессе к этому времени было свыше 80 тысяч жителей).

Появление промышленности в Ростове на полвека отстало от одесской. Но к этому времени в городе уже сформировался мощный торговый капитал, базирующийся как на донской продукции (лошади, уголь, зерно, кожа, рыба, сало и пр.), так и на транзитной торговле экспортными товарами дальних губерний (лес, металл, пенька, мед и др.). Ведущую роль в формировании городской жизни играли не фабриканты, а купцы. Что наложило мощный отпечаток на ментальность торгашей-ростовцев: по сей день визитная карточка донской столицы – установленная в центре города бронзовая статуя разудалого коробейника.

В отличие от Одессы не было у Ростова и своего «еврейского лобби». И хотя еще в 1850 году помощник новороссийского губернатора Аполлон Скальковский уверял, что Екатеринославская губерния (в нее входил Ростовский округ) – «это обетованная земля евреев», на самом деле ситуация на берегах Дона сильно отличалась от положения на берегах Одесского залива. В Ростове еврейская диаспора составляла незначительный процент населения, достигнув максимума в 1905 году – 10,3 % (13,7 тысячи) – при общей численности горожан почти 120 тысяч.

Поначалу заметной роли в экономической жизни города она не играла – слишком далеко на восток от традиционных мест проживания ее забросила судьба. Основным занятием евреев Ростова было шинкарство (зачастую с собственной винокурней и постоялым двором), ремесленничество и торговля. Порой в одном лице совмещались виноторговец, лавочник и скупщик (последние и создали базу для будущих ростовских блатер-каинов – скупщиков краденого).

Лишь к концу века, после реформ Александра II, позиции еврейской диаспоры в Ростове окрепли, и в ней появилась своя коммерческая элита (в Одессе она играла ведущую роль почти за столетие до этого). Еврейские торговцы были заняты в зерноторговле, мукомольном и строительном бизнесе, биржевом и банковском деле. Многие подались в кантонисты – в крепости св. Димитрия дислоцировался полубатальон кантонистов, для чего в Ростове даже была выстроена Солдатская синагога (единственная сохранившаяся по сей день). Купечество 1-й гильдии и ремесленники освобождались от двойной подати, на них же (как и на лиц с высшим образованием, медицинский персонал, солдат-кантонистов и отставников) не распространялись запреты черты оседлости.