Ростов-папа. История преступности Юга России
Шрифт:
Городской голова Ростова Аполлон Кривошеин в 70-х годах XIX века писал: «Евреи составляют весьма незначительную часть населения. Это преимущественно ремесленники и торговцы, оптовые складчики и заводчики, врачи, аптекари, маклеры, посредники, кабатчики. Еврейская торговля хлебом незначительна (главная – у греков и армян). Евреи не влияют вредно на экономическое положение, а часто приносят пользу, имея непосредственные отношения с заграничными торговыми домами и довольствуясь скромными барышами. Поэтому они являются явными конкурентами крупных фирм».
Будущий первый президент Израиля Хаим Вейцман, посетив весной 1903 года Ростов (его
«Чем дальше» – это дальше от Одессы, где обостренная конкуренция издавна накаляла страсти. В Одессе при столь значительном скоплении семитского населения многие евреи влачили жалкое существование и даже занимались совершенно несвойственным им трудом: работали мусорщиками, биндюжниками, драгилями-извозчиками, грузчиками в порту.
В более спокойном Ростове подобные случаи были крайне редки. К примеру, отец «короля провокаторов», главы Боевой организации эсеров Евно Азефа благообразный Фишель, кроме семерых детей, имел даже собственную портняжную деревянную будку-флигель на престижной Пушкинской. Старожилы рассказывали, что еще в 50-х годах ХX века на улице стояла перекошенная халабуда с поперечной вывеской «Портной АЗЕФЪ». При этом все дети получили образование, а сам Евно, будущий сотрясатель покоя августейшей семьи и Корпуса жандармов империи, после гимназии даже учился в политехникуме в германском Карлсруэ.
Собственно, и еврейские кварталы располагались компактно, в престижном купеческом центре Ростова, что само по себе свидетельствует о вполне устойчивом статусе диаспоры в целом.
Кроме того, в Ростове были достаточно сильны позиции германских (производство продуктов потребления), греческих (судоходство, торговля, табачный бизнес) и армянских (мануфактура, галантерея, сельхозпродукция, недвижимость) коммерсантов.
С изменением экономических условий в Ростове второй половины XIX века, с промышленным подъемом и резкой активизацией коммерческой деятельности портовый Ростов меняет ритм жизни, начиная догонять портовую Одессу.
В Области войска Донского начали работать крупные угольные рудники, что подстегнуло прокладывание сюда железной дороги. И как следствие – запуск ряда мощных металлургических предприятий для изготовления железнодорожных рельсов, котлов, паровозов, сельхозмашин и других товаров, которые вывозились через Ростовский порт.
А это, в свою очередь, поставило вопрос о необходимости привлечения в портовый город финансового капитала, большого числа технического персонала и в еще большей степени – рабочего. И без того хорошо развитое коммерческое начало Ростова просто зафонтанировало.
Посетивший город харьковский репортер писал: «Когда свежий человек попадает в Ростов-на-Дону, энергическая физиономия вечно занятого, всегда куда-то спешащего ростовского жителя сейчас бросается ему в глаза. Тихой с «размерцом», плавной и покачивающейся походки, как у нас, – вы тут не заметите. Даже дамы и те двигаются по ростовским панелям быстро и порывисто, точно им тоже некогда».
В то же время этот неудержимый коммерческий ритм, в отличие от тех же Одессы с Таганрогом, не сумел породить творческий и культурный бум. Ростовчане были слишком заняты наверстыванием финансовой состоятельности по сравнению
Историк XIX века Григорий Чалхушьян свидетельствовал, что «портовый город Ростов имеет особенную черту, прирожденную всякому портовому городу с преобладающим торговым населением, черту, резко бьющую в глаза и делающую ростовца именно не похожим на русского… Вне торговли его трудно себе представить, оттого здесь и нет интеллигенции, нет общества и все граждане разделяются на два класса: богатых и бедных, таким образом, интеллигенцию заменяет денежная аристократия».
Впрочем, посетивший в 1840 году город французский консул, путешественник и ученый Ксавье Оммер де Гель считал иначе: «…общество в Ростове несравненно приятнее, чем в большинстве губернских городов… Здесь полное смешение народностей, вкусов, понятий, и каждый устраивается великолепно».
Каждый устраивался как мог, оттого вкусы и взгляды у «интуристов» оказывались разными.
«Богатый город, кипучий, деятельный, но без общества, – уверял тогдашний ростовский репортер. – Верите, тут погрязнем окончательно в уйме гешефтов и торговых операций. Везде это купить-продать, продать-купить, но человека, способного отвлечься хотя на миг от этого стоном стоящего в воздухе лозунга, вы почти не найдете… О Ростове, не преувеличивая, можно сказать, что он весь торгует. Как порт он привлек к себе и теперь привлекает исключительно коммерческий люд…»
Еще в 1866 году экономист и историк, «Геродот Новороссийского края» Аполлон Скальковский написал: «Ростов, подобно Одессе, как рынок международной деятельности, вырос и возмужал посредством своей богатой внутренней и внешней торговли. Но как город, как живая муниципия (община) он, в противность Одессе, имел почти вековое, весьма трудное младенчество. И если он преодолел все препятствия, природою и людьми ему поставляемые, если, несмотря на полное почти забвение о нем в течение полстолетия (1776–1826 годы) даже его естественным руководством, главными начальниками Новороссии, то он обязан этим своим собственным силам, заимствованным из своего собственного общества. Это общество с первых дней существования города поняло и чрезвычайно выгодное свое географическое положение, и те несметные сокровища, которыми обладает Русская земля от устоев Дона до вершин Волги – царицы Русских рек».
Писательница Мариэтта Шагинян (жительница Нахичевани-на-Дону, вечного конкурента Ростова, считавшего себя интеллигентным в пику торгашам, в своем романе «Перемена» (1923 год) называла соседний Ростов «городом, построенным спекулянтами для спекуляций».
Интересную особенность подметил один столичный визитер позапрошлого века: «Ростов очень оживленный и веселый город с заметно развитою уличною жизнью. Последняя меня положительно поразила, привыкшего к отсутствию ее в других русских городах. Выйдете вечером на ростовские улицы, и вы услышите шум, смех, разговоры, музыку, крики, и вас так и охватит эта волна развитой общественной жизни, вы поймете, что этот город, после дневной кипучей деятельности, теперь отдыхает и живет в то же время полною жизнью, а не дремлет и не храпит во все завитки широкого великороссийского носа… И может быть, этой привычкой к уличной жизни и можно объяснить, отчасти конечно, ту быстроту, с которой здесь вспыхивают и распространяются всякие уличные беспорядки, доходящие по временам до крупных погромов».