Рот, полный языков

Ди Филиппо Пол

— Если не считать того, — веско добавил Януарио, — что обидеть Овида Реймоа обычно означает расстаться с немаловажной частью тела.

— Вот именно! — воскликнул Кинкас. — Мне вовсе не улыбается провести пятницу с выводком школьниц и сморщенными дуэньями, но нанести оскорбление дому Реймоа… Я не знаю, что меня ждёт, даже если приду, а уж если нет… Что же мне делать, друзья мои? Как быть?

— Положение, в котором оказался наш друг, напоминает мне один случай, о котором я узнал от деда, — вступил в разговор тиши Эштевао, который до сих пор молчал. — Пожалуй, вам будет интересно послушать.

Его собеседники одобрительно закивали.

— В то время в Баии жил некий Синвал Томоз, — начал Эштевао свой рассказ. — Дед часто упоминал о нём, потому что хранил деньги в его банке, и ещё потому, что эта странная история наделала тогда много шума. Так вот: подобно многим из нас, Томоз содержал любовницу. Однако его жена с большим предубеждением относилась к этому полезному и разумному обычаю и постоянно прибегала ко всяким ухищрениям,

чтобы лишить Томоза возможности встречаться с его молодой красоткой. На несчастного градом сыпались всевозможные поручения по хозяйству, ему навязывались поездки, походы в гости и всё такое прочее — в результате ему удавалось навещать свою очаровательную подружку не чаще, чем раз в неделю. Томоз не знал, что и делать. Он перепробовал все хитрости, к которым прибегали неверные мужья со времён сотворения мира, но всё без толку. Наконец он решил прибегнуть к магии. В те времена, как, должно быть, помнит старший из нас, уважаемый Рикардо, у дверей каждой лавки обязательно стояла статуя индейца, вырезанная из дерева в натуральную величину. Индеец обычно держал в руках связку сигар, рулон ткани, кастрюлю — в зависимости от того, чем торговали внутри. Вы не поверите, но таким примитивным способом наши предки рекламировали свои товары до появления радио! Короче, Томоз выбрал самого талантливого из мастеров, вырезавших деревянные фигуры, и пришёл к нему с необычной просьбой: сделать изображение самого Томоза, и как можно более похожее. Мастер трудился полгода, получил хорошие деньги и обещал никому не говорить о странном заказе. Когда статуя была готова, Томоз погрузил её в повозку, взял с собой запасную смену одежды и отправился в джунгли к индейскому колдуну. Тот с помощью ритуалов, заклинаний и не знаю уж каких ещё хитростей — в общем, оживил статую. Томоз надел на неё свой костюм и повёз обратно. Он вернулся в город ночью, подъехал к своему дому, где жил с женой — детей у них не было — и послал к ней вместо себя двойника, а сам, довольно потирая руки, не теряя ни минуты отправился к своей возлюбленной. Так продолжалось недели две. Поддельный Томоз, получив чёткие указания от настоящего, каждое утро выходил из дома и отправлялся будто бы на работу. В условленном месте хитрый банкир встречал двойника и запирал в дровяной сарай, а вечером выпускал. На следующий день всё повторялось, и могло повторяться сколько угодно, если бы однажды какие-то сорванцы не взломали дверь и не выпустили деревянного человека. Вечером Томоз, как обычно, явился за своим заместителем и обнаружил, что сарай пуст. Ничего не поделаешь — пришлось ему идти к законной супруге, а ведь он не видел её с того дня, как уехал к колдуну. Жена встретила его на пороге, кинулась на шею и с ходу засунула кончик языка ему в ухо. «О, Синвал, — страстно прошептала она, — я так соскучилась! Ну пойдём же скорей в постель!». Томоз был вне себя от изумления — от таких нежностей со стороны жены он давно уже отвык. С трудом отлепив её от себя, он сбивчиво пробормотал что-то про срочные дела в банке и кинулся в дом любовницы, предчувствуя недоброе. Порвавшись в своё любовное гнёздышко, банкир обнаружил следующую картину. Его женщина стояла на четвереньках, подставив по-собачьи зад, и корчилась в оргазме, изрыгая непристойности, что было на неё совершенно не похоже, в то время как фальшивый Томоз держал её за ляжки и наяривал что есть мочи. Взбесившийся банкир грубо оттащил наглого самозванца — и тут половой член статуи показался во всей своей красе. Обтянутый мягкой кожей, но всегда твёрдый, как и положено дереву, он был чудовищных размеров. За такую игрушку любая женщина пошла бы на убийство! Очевидно, услужливый скульптор решил таким образом польстить выгодному заказчику, однако услуга, как вы уже, наверное, поняли, оказалась медвежьей. Когда поражённая любовница поняла в чём дело, как вы думаете — кого она предпочла? Ну конечно же, двойника! Так прямо об этом и сказала. Томоз, конечно, выдал ей по первое число, а потом уныло поплёлся к жене и признался в своём обмане, сдавшись ей на милость. И что бы вы думали? Не сказав ни слова, жена тут же кинулась вон из дома. Несчастный банкир без сил упал в кресло и приказал подать себе бутылку и стакан. Через полчаса ему доложили, что жена и любовница устроили потасовку прямо на городской площади и рвут друг другу волосы, доказывая свои права на деревянную куклу! На это Томоз лишь пожал плечами: «Если мой двойник справится и с той и с другой, то пускай забирает обеих». Услышав о таком соломоновом решении, женщины вмиг перестали драться, обнялись и сквозь слёзы поклялись друг другу и вечной дружбе. Потом собрали свои пожитки и вместе с гордо ухмыляющимся истуканом отправились жить на другой конец Баии, где об их прошлом никто ничего не знал.

Когда Эштевао закончил свой рассказ, друзья некоторое время молчали, переваривая услышанное. Наконец хозяин гостиницы нарушил тишину.

— Ну, и в чём же мораль этой невероятной истории? Или вы предлагаете мне вырезать такого же деревянного болвана и отправить вместо себя на приём?

— Нет, конечно, — усмехнулся Эштевао. — Я всего лишь хотел указать на опасности, которым подвергается человек, когда решает прибегнуть к помощи сверхъестественных сил. Если бы вы с самого начала не поддались чарам вашей ведьмы и не пустили её в свою постель, то не попали бы под колпак к Реймоа. Вам не пришлось бы поздравлять эту спесивую распутницу Дарсиану и мы

спокойно могли бы всей компанией предаться невинным развлечениям в борделе.

— Как вы смеете обвинять сеньориту Йеману, которой я обязан новой рукой! — взорвался Кинкас. — Смотрите, чтобы я не расквасил этой самой рукой вашу сморщенную физиономию!

— Ну, ну, друзья мои! — вмешался мудрый Рикардо. — Ведь вся проблема не стоит выеденного яйца. Детский праздник никак не может продолжаться допоздна, а наши постельные игры в доме сеньоры Граки едва начнутся к полуночи. Не волнуйтесь, Арлиндо, идите спокойно к Реймоа, а потом присоединяйтесь к нам и наслаждайтесь всей полнотой жизни.

Лицо Кинкаса просияло.

— И вправду, почему бы и нет? Какой же я осёл! Запросто успею и то, и другое.

Под дружный хохот собутыльники принялись хлопать его по спине, и только угрюмый Эштевао недоверчиво покачал головой.

— Такие слова я слышал от многих, однако излишняя самоуверенность никогда ещё не доводила до добра.

На середине крутого подъёма подвесной вагончик, ярко размалёванный красным, жёлтым и оранжевым, разминулся, глухо задребезжав, со своим спускающимся двойником. Внизу расстилался покрытый густой зеленью склон горы, на котором, словно экзотические пирожные, красовались богатые особняки. Борта кабинки были облеплены людьми. Пристроившись на подножках и цепляясь за медные поручни, они с завистью поглядывали на счастливцев, занявших места внутри. За некоторыми исключениями, публика там резко отличалась: это была по большей части домашняя прислуга, разряженная в красочную униформу, в то время как снаружи преобладали незатейливые костюмы садовников, конюхов, лесорубов, кочегаров и прачек.

Достигнув вершины, вагончик остановился. Стыковочные защёлки глухо лязгнули в пылком стальном поцелуе. Ожидавшие своей очереди спуститься, которых в этот ранний утренний час было немного, устало кучковались поодаль, давая выгрузиться новой смене. Те, кто висел по бортам, спрыгнули первыми и по дорожкам, обсаженным высоким кустарником, откуда доносились резкие крики попугаев, разбрелись по своим кухням, прачечным, клумбам и конюшням. Внутренние пассажиры спустились следом, подождав, пока сложится гармошка двери.

Молодая женщина, уверенно ступившая на деревянную платформу, выделялась среди своих соотечественников уже своими густыми огненно-рыжими волосами, собранными в увесистый пучок. Её гладкая светлая кожа с лёгким оливковым оттенком резко контрастировала с лицами цвета красноватой глины, преобладавшими в толпе пассажиров. Пышное мускулистое тело с высокой полной грудью и массивными бёдрами смотрелось несколько странно в скромном белом костюме горничной с высокими чулками и благопристойными чёрными туфлями, начищенными до зеркального блеска. Слегка изогнув губы в сдержанной улыбке, рыжеволосая красавица уверенно шагала по тенистой дороге, извивавшейся среди остролистых пальм и палисандровых деревьев. Время от времени из-за высоких кованых оград раздавался лай сторожевых собак. Няньки и гувернантки катили на колясках или вели за руку своих малолетних питомцев. Рабочие с метлами и совками толкали тачки с конским навозом, накопившимся за вчерашний день на узких улицах, усыпанных гравием. Вежливо приветствуя всех встречных, женщина в белом дошла до высоких ворот, увенчанных заострёнными пиками. На металлической доске красовалась надпись: «ДОМ РЕЙМОА». Между прутьями ограды торчал раструб переговорного устройства. На той стороне труба уходила в землю и вела, по-видимому, внутрь дома. Приблизив вплотную к воронке полные ненакрашенные губы, женщина представилась:

— Маура Колапьетро, пришла на работу. — Сделав паузу, она добавила: — Я сегодня в первый раз.

Никакого ответа из трубы не последовало, вместо этого за оградой послышалось шарканье ног и показался пожилой сторож. Он отпер калитку тяжёлым ключом размером с собачью ногу, пропустил Мауру и молча указал ей на дверь чёрного хода.

В прихожей за дверью стояла женщина средних лет, одетая во всё чёрное. Её суровое угловатое лицо и жёсткий взгляд не обещали приятного разговора, каковое впечатление никак не могли ослабить густые серые волоски над верхней губой.

— Сеньорита Колапьетро, вы чуть не опоздали!

— Я пришла вовремя, сеньора Соареш.

Глаза гарпии сверкнули хищным огнём.

— Здесь я решаю, что бывает вовремя, а что не вовремя, заруби это себе на носу, соплячка! Будешь приходить за пятнадцать минут до начала смены, чтобы я могла посмотреть, в каком ты виде.

— Тогда мой рабочий день будет начинаться не в восемь, а в семь сорок пять. Могу я рассчитывать на дополнительную плату?

— Ещё чего! Какая наглость! Вот что бывает, когда иностранцев берут на работу вместо коренных горожан. Если бы тебя не наняла сама сеньорита Дарсиана, я бы дала тебе пинка под зад!

— Прошу прощения, сеньора Соареш, — попыталась Маура умилостивить грозную начальницу. — Я всего лишь хотела уточнить условия работы. У кого же спрашивать, как не у вас?

Сеньора Соареш фыркнула, с презрением отвергая предложенное перемирие.

— Надевай-ка передник и перчатки, будешь чистить столовое ребро, которое я выложила в буфетной. И держи ухо востро — хозяйка и любой момент может тебя вызвать. Запомни: малейшая прихоть сеньориты Дарсианы важнее всех твоих дел.

— Слушаюсь, сеньора.