Рота уходит в небо
Шрифт:
— В тумбочке есть банка тушенки, а за водой дневального отправь. Хлеба вот только, по-моему, нет.
— Да кто ж тушенку с хлебом ест? Это извращение, я считаю. Дневальный! А ну-ка, боец, принеси нам графинчик свежей водицы. Сань, а с чего ты вдруг депрессняк словил? Утром вроде нормальным был?
— Не знаю, Володь. Может, это с похмелья?
— Точно! У меня взводный один, Петруха Бирюков, с утра не похмелится, считай, день пропал. Так и будет как тень из угла в угол метаться. Опрокинет стакан-другой человек, и желание работать появляется, и настроение выше крыши. Так что, судя по всему, у вас один и тот же синдром.
Чирков
— Сейчас остынет немного, и в путь. Где кружки?
Доронин выставил две кружки по двести пятьдесят граммов, открыл банку с тушенкой.
— Наливай.
Володя разлил бутылку на две равные доли.
— Ну что? За тех, кто в сапогах?
— За них.
Друзья выпили.
— Фу! Тяжело пошла. – Вова фыркнул и мотнул головой. Закусив с ножа небольшим куском говядины, закурил. То же сделал и Доронин.
— Чем спирт плох, Сань, это тем, что после него сушняк страшный – полное обезвоживание организма. Пьешь потом, как верблюд.
Канцелярия постепенно, но быстро заполнилась клубами табачного дыма, создавая обстановку, соответствующую проводимому мероприятию, и настраивая на общение.
— Вот наши прапора борзеют, Сань! Вообще беспредел какой-то. На складе автослужбы движок камазовский стоял, почти новый. Я на него давно глаз положил. У меня на моем мотор на ладан дышит. Хотел через начальника службы выбить замену. В принципе, договорился и пошел сегодня на склад посмотреть комплектацию, а там… пусто. Ты понял? Спрашиваю Ашира – прапорка со склада, – кто движок забрал? Какой движок? Непонятку строит. Я говорю, ты в себе? Камазовский движок. А-а, отвечает, так нет его. Ну я это и сам вижу. Куда дел – допытываюсь. А ты, говорит, у зампотеха спроси, чего меня достаешь? А сам лыбится масляной, довольной рожей. Третью машину сменил, сидя на складе.
— Может, на другой «КамАЗ» поставили? У них автослужба, им и решать, – высказал свое мнение Александр.
— Да куда, Сань, ставить? Кроме моей кошелки, остальные «КамАЗы» новые!
— Да идут они, Володь. Чего ты на этом движке зациклился?
— Да я сам, может, его спихнул бы? Не жирно им, в одну харю-то?
— Вот повысят тебя, тогда и будешь толкать и спихивать все, что захочешь.
— Повысят? Уже. Под сокращение отправят – это вернее. Там, в штабе, что-то затевается. Я у Мухамедзяна, помощника начштаба, интересовался. Но и он точно не знает. Ходят, говорит, слухи о сокращении, но кого, чего – неизвестно.
— Тебя не сократят – ты один спец по минам.
— Да мне все равно! Пусть сокращают. Я подрывник, Сань, на гражданке работу найду, будь уверен.
— В криминале?
— А хоть и так? Буду баксы лопатой грести.
— Помечтай.
— Ладно, Сань, давай кружку.
Он вылил остатки. Выпили. Закусили.
— Хорош, Сань, о работе. Ты мне вот что доложи – как насчет Катюши?
— Какой Катюши? – сразу не понял Доронин.
— Здрасьте вам! Девушка из комка. Утром пиво у нее пили. Забыл?
— А! Вот ты о чем? И что, собственно, как?
— Ну ты даешь. Ты утром обещал о ней подумать?
— Я не пойму, Володь, чего ты-то завелся с этой дамой? Ну симпатичная, и что? Пусть даже нравится, что из этого? Их таких в поселке много, что же теперь, за каждую юбку хвататься?
— Нет. Спиваться
— Ты считаешь, я нуждаюсь в опеке?
— Да не в опеке, дуролом. Я же сказал, в поддержке. А это разные вещи. Ну что? Пошли к Катюше?
— Может, завтра, Володь?
— Завтра я в наряд заступаю, дружок, а один ты не пойдешь. Так что давай двигай телом.
Друзья вышли из казармы и через плац, мимо штаба части, направились к КПП.
После прохождения медицинской комиссии и веселой помывки в бане новобранцев привели в казарму. Команда, с которой прибыл Костя, окончательно формировала роту по наличию личного состава. Там, в подразделении, молодому пополнению выдали военную форму и предметы армейской атрибутики, которые следовало пришить и подшить. Это весьма нудное для новичка занятие проходило под пристальным контролем старшины. Погоны, шевроны, подворотнички следовало разместить и закрепить на обмундировании в строгом порядке, что мало кому удавалось сделать с первого раза. Обстановка царила нервная. Колян, пришив на совесть погон, надел китель, посмотрел на себя в зеркало бытовки и матернулся:
— Во, блин! Ровно ведь шил, а он завалился назад. Опять отрывать, мать его! Может, нагрузить кого? Посноровистей?
Но вокруг такие же злые лица с исколотыми пальцами. Колян тяжело вздохнул, в сердцах срывая неудачно пришитый погон. Тот не хотел отрываться, что еще больше взбесило Николая:
— Ну не гадство, в натуре? Что ж это такое?
Косте тоже с изрядным трудом удавалось справляться с делом. Николай подвалил к тому. Присел рядом.
— Че, Кость, получается?
— Никак не могу подворотничок пришить, мать его. То вверх задирается, то по краям неровно. Одуреть можно.
— А погоны пришил?
— Да вроде.
— Да? А у меня не получается. Во, смотри, ноготь сломал. Раз пять пришивал, все без толку. Поможешь, Кость?
— Сейчас, Коль, справлюсь с подворотничком – помогу.
— Молодчик! А то я так до дембеля буду с ним долбиться.
Он успокоился и постепенно начал развлекать Костю своими байками.
Канитель с формой продолжалась до ужина, после которого старшина объявил о личном свободном времени. Колян подкатил было к Косте – в очередной раз пожаловаться на судьбу, но тот попросил отстать.
— Коль, я письмо буду писать.
— Че, сразу, в первый день письмо?
— И что в этом удивительного?
— Кому писать-то собираешься, предкам?
— Невесте.
— Невесте? Ну-ну, пиши. Будет она тебя два года ждать, раскатал губу. Мне, что ли, тоже написать домой? А ну его на фиг, не хочу. Пойду пошатаюсь, может земляков из старослужащих где надыбаю.
Доронин с Чирковым, миновав КПП, направились к коммерческой палатке. Еще издали они увидели кучку молодых парней и стоящую на обочине «девятку». Двое, нагнувшись, что-то говорили в окошко. По мере приближения все отчетливее слышался мат. Поведение парней было, мягко говоря, вызывающим.