Ротмистр авиации
Шрифт:
— Да? Кто это?
— Андрей, извини, что разбудил. Это я, Губарев.
— Саша… Что случилось?
— Объясню потом. Мне очень нужно с тобой встретиться.
— Хорошо. Приезжай.
— Нет, лучше ты подойди. Скажем, часа в четыре дня к памятнику Петра?
— Хорошо.
— До встречи.
31.
Войдя к Курново, Губарев сразу же понял: полковник не в духе. Вытянулся.
— Разрешите, Владимир Алексеевич?
Шеф ПКРБ скользнул по Губареву безразличным взглядом,
— Разрешите?
— Проходите, ротмистр. Но я ведь вас, кажется, просил не появляться здесь без моего вызова.
Он уже знает о портфеле. А вот о записке —вряд ли. Губарев подошел, положил портфель на стол. Курново покосился.
— Что это?
— Владимир Алексеевич, мне удалось выяснить истинные цели господина Киёмуры. Он же Ахметшин, он же Шарипов.
Курново смерил его взглядом, поднялся, сделал несколько шагов по кабинету. Остановился у карты Российской империи, изучая район Сахалина. Повернулся.
— Наслышан, наслышан. Вы использовали мадемуазель Ставрову, она заманила Танаку, и вы силой отобрали у него личный портфель.
— Простите, это не его портфель.
— Не его? Чей же?
— Это портфель господина Киёмуры. Он передал его господину Танаке. Именно это обстоятельство убедило меня в том, что там содержатся важные компрометирующие материалы.
— Убедило, говорите? — Курново подошел к столу, придвинул к краю лист бумаги.— Полюбуйтесь.
«Представление посла Японии в России бар. Мотоно Ичиро градоначальнику Санкт-Петербурга свиты Е. В. ген.-майору Д. В. Драчевскому». Копия, помеченная сегодняшним числом.
— Это представление Мотоно сделал утром. В нем посольство обвиняет русское правительство, а заодно и контрразведку в вопиющем нарушении норм охраны дипломатического статуса, пренебрежении долгом, обязывающим пресечь разгул германского терроризма, и черт знает в чем еще. И главное, заслуженно! — Курново хлопнул ладонью по копии,— Об этом совершенно справедливо мне только что напомнил Даниил Васильевич. В~ личном разговоре, по телефону. Вы знаете, кто у нас будет заниматься «германским терроризмом»?
— Но в этом портфеле неопровержимые документы…
— Если там такие же документы, как те, что вы мне как-то показывали, берегитесь, ротмистр! Как видите, я оказался пророком: нам грозит скандал, и не только дипломатический… А главные действующие лица этого скандала — мы с вами. Вернее, я, потому что в глазах начальства выгляжу инициатором акции, а вы — лишь исполнителем.
— Разве Киёмура не собирал важнейшие данные, Владимир Алексеевич?
— Вы опять о том же! Ответьте честно: это разведданные? Секретные какие-нибудь сведения?
— Нет, но…
— Ваше «но» никого не интересует! Да неужели японцы решились бы сделать представление градоначальнику, если бы в портфеле находились действительно компрометирующие их документы?
— Там находится список, составленный Киёмурой и переданный им морскому атташе Танаке Хироси. Этот документ выявляет обоих как резидентов разведки и показывает: отправляясь в Россию, Киёмура обязался скупать для промышленной фирмы «Ицуми» патентные отходы. Список сопровожден предложением Танаки разделить премию, которую обещает фирма Киёмуре. Вот перевод, сделанный мною. Ознакомьтесь — и вы увидите, что я прав.
Курново надел очки, пробежал глазами текст перевода.
— Ну и что? Если так называемые отходы нужны фирме «Ицуми», ради бога, пусть их покупает. То же самое касается и взаимоотношений японцев между собой и фирмой. Это их сугубо личное дело. Детали соблюдения самурайского кодекса не могут волновать контрразведку.
— Меня в данном случае волновал не сам кодекс. Взятые отдельно, эти изобретения могут считаться отходами, но собранные вместе…
— Да хоть вместе, хоть порознь! Бумаги, представленные вами, не составляют компрометирующего материла, это ясно каждому. По какой инструкции мы обязаны предъявить претензии? Выход в сложившейся ситуации у нас, а вернее, у вас только один: немедленно вернуть портфель господину Танаке. Вернуть и извиниться перед ним. Придумайте какое-нибудь объяснение, скажите, что действовали как частное лицо, решайте сами, как выпутаться, но портфель верните! И не медлите с этим! Это приказ, и надеюсь, он будет выполнен. Вы поняли, Александр Ионович?
— Да, понял, Владимир Алексеевич. Будет выполнено.
И еще одно. Прошу не считать это сведением счетов, хотя у меня есть все основания быть вами недовольным. Надеюсь, вы поймете меня правильно. После случившегося ваше пребывание в ПКРБ представляется нежелательным. Учитывая вашу безусловную старательность, я подумаю о том, чтобы перевести вас в пристойное место.
Кажется, о записке Курново пока не знает. Значит,, до субботы… Хотя у полковника могут быть другие каналы связи с Танакой. Нет, вряд ли. Иначе бы не существовало и самой записки.
— Вы поняли, ротмистр?
— Да. Разрешите идти?
— Выполняйте.
32.
Сойдя у Исаакия, Губарев ровно в четыре подошел к памятнику Петру и огляделся. Как всегда летом, у Медного всадника было людно, толпились приезжие, гуляли няни с детьми. Он медленно обошел постамент, остановился, по привычке оглянулся — нет ли хвоста. Снова двинулся, разглядывая извивающуюся под копытом змею, вдруг услышал знакомый голос:
— Не волнуйся, Саша, все чисто.
Зубин. Хромая, обогнул его, сказал, морщась от усилий:
— Ты сейчас в опасности? Это так? Что смотришь? Видишь, вышел. И даже хожу. Хотя врачи говорят, останусь хромым. Отойдем?
Заковылял в сторону Невы, Губарев догнал его, пошел рядом:
— Помочь?
— Лучше сам, надо же учиться… Надеюсь, нога разработается.— На мостовой все-таки уцепился за его локоть.— Я знаю, ты хотел довести дело с Киемурой до конца. Довел? — Остановился у парапета, кивнул на протянутый портфель.— Что это?