Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
Заискивающий, жалкий тон Николая Васильевича производил угнетающее впечатление. Мы переглянулись между собой – я, Кирилл и Сева. Происходящее всё больше и больше напоминало спектакль – очень плохой и очень грустный. Однако играть в нём было необходимо. Ради Вадима. Ради его выздоровления. Иначе для чего же тогда нужны друзья?
Первой, как это ни странно, собралась духом ваша покорная слуга. Словно кидаясь в омут головой, открыла я дверь и шагнула в тесную, одноместную палату для тяжёлых больных, а, чуть помедлив, следом за мной вошли Кирилл и Сева. В нос ударил резкий запах лекарств – такой сильный и тошнотворный, что я едва не закашлялась, подавляя в себе безудержное желание тотчас же выйти вон. Это было странно, ведь больница сама по себе состоит
Услышав этот звук, лежавший на кровати под капельницей Вадим открыл глаза и посмотрел на нас прямо и пристально. Слава богу, он узнал нас сразу – серьёзный, умный взгляд его скользнул по нашим лицам вполне осмысленно, в то время как мы… Мы застыли прямо возле двери, парализованные суеверным ужасом от увиденного зрелища…ВАДИМ?... КАНАРЕЙКА?!...Это чья-то жестокая шутка? Насмешка? Розыгрыш?!...Что общего имел с нашим всеобщим любимцем этот живой труп со спутавшимися грязными волосами и мертвенно-бледным, худым лицом, на котором отдалённо знакомыми были только глаза – тусклые, утонувшие в чёрных впадинах глазниц, ставшие совершенно бездонными… ЧТО ЭТО, БОЖЕ ПРАВЫЙ?! КАК ЖЕ ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ?!
Наверное, стояли мы на пороге довольно долго, и не я одна пребывала в состоянии тяжелейшего шока. Первым слегка опомнился Сева.
– При…Привет, Канарейка. – Явно заставляя себя улыбаться, он робко приблизился к кровати.
– Привет. – Хрипло, полушёпотом отозвался Вадим. Голоса у него не было… ВООБЩЕ…На лице не дрогнул ни один мускул – оно, всегда такое подвижное и живое, теперь словно омертвело, лишилось нервных окончаний и потеряло всякую чувствительность. Одни только губы ещё слабо шевелились на нём – да и те через силу.
– Вас… Трое только здесь, что ли?
– Нет. – Кирилл тоже подошёл, стараясь сохранять спокойствие и бодрость, которых, я уверена, и в помине не было у него в тот момент. – Нас тут много собралось, но остальные в приёмной. По очереди будут заходить. Мы, как видишь, первые.
– На фига? – Канарейка часто заморгал, о чём-то усиленно соображая. – Я же… просил…Зачем?... Так много… Я не ждал, что вы… Все…
Он так и не выразил свою мысль до конца – замолчал, не сказав всего, чего хотел. Но я и без того хорошо поняла его позицию.
– Как это – зачем? Все же за тебя переживают. – Кирилл говорил оживлённо и жизнерадостно, словно и не происходило ничего особенного. – И так уж столько времени аудиенции ждали. Хватит, Ваше Величество, примите нас наконец… А вообще, Вадь, если серьёзно, разве можно так друзей пугать? Ну как тебя так угораздило, скажи пожалуйста?
Вадим ничего не ответил, только голову к плечу склонил неопределённо. Поддерживать беседу он явно не намеревался и всем своим видом давал понять, что пришли мы сюда напрасно. Демонстративное его отчуждение ощутили на себе мы все, и от этого возникло неловкое замешательство. Стоя возле кровати, в ногах больного, я всё своё внимание попыталась сконцентрировать на чём-нибудь постороннем. Вот штакетник капельницы… Впервые вижу её наяву, а не в кино…Медленно, словно нехотя, из большой пузатой бутылки капает бесцветная, как вода, жидкость, проникает в длинную, узкую трубочку, стремится к вставленной в ключицу Вадима маленькой штучке… Катетер она, по-моему, называется… Почему, кстати, не к руке?... Машинально перевожу взгляд ниже. Рукав пижамы задирается чуть выше локтя, открывая локтевой сгиб, а там… О, господи!...Иссиня-чёрные пятна вместо вен, а ниже, вокруг запястья – глубокая багровая полоса содранной кожи… Вторая кисть полностью запакована в гипс, но на внутренней стороне локтя – такая же жуткая
Между тем Кирилл, беспечный и невозмутимый, приставил стул к кровати и уселся возле больного…
– Ну что, герой? Рассказывай. Самочувствие как?
– Нормально. – Лаконично откликнулся Вадим. У него будто сил не хватало на поддержание разговора, однако Кирилл, помня о нашем обещании, данном Николаю Васильевичу, твёрдо намеревался растормошить друга любым способом.
– Нормально? Да ты уже бегать должен! Уже месяц тут паришься как на курорте! Вон каким молодцом выглядишь!
Это была такая грубая, откровенная ложь, что я чуть было сквозь пол со стыда не провалилась. Выглядел Вадим ужасно и, полагаю, сам он вряд ли мог об этом не знать. Но Кирилл словно не видел и не замечал своего вранья, справедливо считая, что это ложь во спасение.
– Представляешь, - продолжил он воодушевлённо. – девять человек нас тут собралось, и все первыми хотели к тебе идти. Чуть не подрались, прикинь? Так бы и ввалились к тебе толпой, но пускали только по три человека. Маринка с Анжелкой исстрадались, бедные: как там Вадик наш ненаглядный…
– Какого чёрта они тут делают? – Перебил Кирилла Вадим. Без злости и возмущения, но именно безо всякого выражения этот вопрос прозвучал убийственно.
– В смысле, Вадь? – Кирилл сделал вид, что не понимает, но играть тут было не для кого, Канарейка его не слушал.
– Скажи, чтобы больше никто не приходил. Особенно Маринка с Анжелкой. Нечего им на меня любоваться.
– Почему, Вадь?! – Не сдержал своего огорчения вечный тугодум Сева. – Они же тоже хотят…
– Пономарёв, я не ясно выражаюсь что ли? – На Севку при этом Вадим даже не смотрел. – Я отцу сказал, чтобы ко мне никого не впускали. Говорил, что видеть никого не хочу. Так и передайте всем остальным, кто ждёт. И сами идите, я устал.
В подтверждение своих слов, он закрыл глаза и отвернул голову к стене. Вот так… А мы-то, наивные, надеялись сотворить чудо одним своим появлением в больнице!..
Пришли и поддержали, называется. Видал он нашу поддержку в гробу... Это же Канарейка. Разве он когда-либо нуждался в чьей-то поддержке – такой весь из себя самонадеянный и гордый?.. Он и сейчас ничуть не изменился. И с чего Николай Васильевич решил, что ему нужна помощь? Это же сама адекватность и спартанское спокойствие в квадрате…
Остановившись за спиной у Кирилла, я тихонько тронула его за плечо. Он обернулся, подняв взгляд, и я шепнула ему беззвучно:
– Пошли?
Кирилл категорично покачал головой. Выражение его лица меня напугало – такое, наверное, бывает у человека, который собирается впервые прыгать с парашютом. Отчаянная решимость. На преодоление.
– Вадь… - Кирилл окликнул Канарейку громко и требовательно. Так, как может окликнуть только уверенный в себе лидер – не услышать и не среагировать невозможно. Вадим открыл глаза. Но головы не повернул:
– Что ещё?
– Может хватит уже дурака валять?
– Не понимаю, о чём ты говоришь
– Да всё ты прекрасно понимаешь.
– Не спрашивай меня ни о чём, ладно?
– Извини, не могу не спрашивать. Сам понимаешь, что это не шутки. Все кругом в панике, вся ваша Бахча на ушах стоит, а ты почему-то делаешь вид, что ничего не происходит…И вообще, знаешь, очень плохо, когда у друзей есть какие-то тайны. Почему ты нам не доверял? Вон каких дров втихаря наломал, еле живой остался. Нельзя же так, в самом деле. Зачем на свете друзья существуют в таком случае?..