Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
Я своё естественное лицо старалась не прятать, поэтому макияж наносила лёгкий и почти незаметный для постороннего наблюдателя. Выбирала нежные светло-коричневые тона теней для век, они лишь чуть-чуть подчёркивали мои и без того выразительные глаза – не просто карие, а практически чёрные, как у мамы, такой же экзотической миндалевидной формы. Дополнением к теням служила только тушь. Пара-тройка быстрых мазков – и всё готово, ребята ложатся у моих ног штабелями. Тона помады я тоже предпочитала светлые: розовые, перламутровые, хотя, к смуглости моего лица, безусловно, подходили и более яркие цвета. Брови я не подводила и не выщипывала – природа, слава
Марине, скорее всего, повезло меньше, чем мне, оттого-то и глаза ей приходилось увеличивать при помощи карандаша, и линию бровей создавать искусственным методом. Ярко-бордовым пятном на белом, нарумяненном лице выделялись губы. Контур их тоже был продуман и нарисован самой владелицей, а не матушкой-природой. Про волосы я вообще не говорю. Блондинкой быть, конечно, красиво и во всё времена модно, однако лично я никогда не решалась проводить над собой подобного рода эксперименты – осветляла время от времени только чёлку, а своему тёмно-русому цвету придавала иногда разные оттенки при помощи щадящей крем-краски. Только и всего. Волосы Марины Фадеевой подвергались издевательствам, я так думаю, не раз и не два. В общем же, со стороны она была похожа на очень миленькую и очень стандартную Барби, и сама Марина, полагаю, об этом знала. Знала она и о том, что я – вполне реальная и опасная конкурентка, поэтому и смотрела на меня сейчас так внимательно и ревностно. Что ж, прекрасно.
Моё безмолвное торжество по поводу собственной внешности слегка приглушилось, стоило мне только перевести свой взгляд на Варвару Канаренко. Вот кто действительно вне конкуренции по всем общим меркам красоты. Слово «красота» само по себе было создано для Вари, даже я не могла этого не признать. Чего стоили одни её роскошные волосы – натуральные, густые, волнистые и неимоверно длинные. Вовек мне таких не отрастить! А глаза?.. Ясные, синие как васильки…Она их, конечно, тоже подкрашивала слегка голубыми тенями и тушью для ресниц, но я нисколько не сомневалась, что Варино лицо и без косметики является пределом совершенства. Об этом можно судить по лицу её брата-близнеца. Ах, Вадим-Вадим, ну какого же чёрта ты всё время приходишь мне на ум? Я же не хочу о тебе думать!
– Ну что, Павлецкий, придётся тебя огорчить. – Отвлёк меня голос географички, полный укора и сожаления. – Садись. И в следующий раз постарайся выучить. Я дам тебе шанс исправить двойку на следующем уроке, в понедельник. Договорились?
– Договорились. – Неохотно согласился Виталик и, взяв с учительского стола свой помеченный парой дневник, поплёлся на место. Он был расстроен, хоть и старался мне этого не показать. Я, сама того не осознавая, огорчилась вдруг не меньше.
– Не волнуйся. – Шепнула я, положив руку на локоть Виталика. – Она же сказала, что даст тебе возможность исправить. К понедельнику выучишь как следует.
– Ага. – Уныло кивнул Виталик. Оптимизма в его голосе я что-то не уловила.
– Нет, ну правда. – Я отчего-то разволновалась, начала утешать Виталика ещё интенсивней. – Это же первая двойка, наверное, правда?
– Правда. – Подтвердил он к моему огромному облегчению
– Ну вот! – Обрадовалась я. – Исправишь, обязательно!
– Исправлю. Только до понедельника ещё как до луны, а дневник отцу сегодня надо показывать. А ему доказывать и обещать смысла нет. Он меня за двойку уроет.
– В каком смысле уроет?
– В прямом.
Я поняла, что он не шутит. И меня почему-то испугало его ненормальное ледяное спокойствие. Он словно под танк готовился кидаться, сжимая в руке гранату. Больше уточнять я не стала, памятуя о том, что говорить про родителей Виталик не любит. Но основательно задумалась. Прежде я полагала, что мамы строже, чем моя просто не существует на свете. За моей успеваемостью она с первого класса следила очень усердно и пристально, не давая мне лениться. Каждый день проверяла, как я приготовила уроки, однако, что касается дневника – его-то мама особенно не изучала. Только в конце каждой четверти открывала последнюю страницу для того, чтобы посмотреть итоги. После этого быстро листала и ставила на каждой страничке свою чёткую витиеватую роспись. Отец был далёк от всех этих мелочей, его задачей считалось материальное обеспечение семьи, а духовное моё воспитание, стало быть, целиком считалось маминой заботой – это помимо всех её домашних дел.
Мама Виталика, насколько я помню, не являлась домохозяйкой, а, по его словам, торговала на рынке. Отец же вообще был очень занятым человеком. Однако при всей его занятости у него хватало времени изучать дневник сына каждый божий день, да ещё и читать нотации по поводу плохих оценок. Но что это значит – уроет? Мне как-то не верилось в то, что на пороге двадцать первого века за двойки можно бить. Правда, спрашивать я не стала – только крепче сжала в своих пальцах локоть Виталика. Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся – тепло, ласково и преданно. Он словно видел во мне спасение от всех своих бед. И мне, если честно, очень нравилось быть этим спасением.
Глава 10
И снова мы шли из школы втроём. «Святая Троица» - мысленно усмехалась я и думала почему-то о том, что ходить так мы будем теперь постоянно. Не знаю, радовало меня это или раздражало. Вроде бы и хотелось побыть наедине с Виталиком, но в то же время приятно было лишний раз пообщаться с весёлым, задиристо-остроумным Вадимом, послушать его жизнерадостную болтовню, поспорить с ним о чём-нибудь, а ещё – просто полюбоваться им украдкой (украдкой даже от самой себя!).
Погода стояла солнечная и слегка морозная. Выпавший накануне вечером снег поэтому не таял, а ровно, красиво поблескивал под холодными, уже не греющими лучами. Наше настроение соответствовало окружающей красоте
– Пойдём через рынок. – Объявил Канарейка сразу же, как только мы вышли за ворота школы. – У меня сигареты кончились.
При слове «сигареты» я ощутила приступ тошноты, но вида не показала. Виталик укоризненно вздохнул:
– Вадь, ты б кончал с этим, а?
– Ни с тем, ни с этим я не кончал. – Грубо пошутил Вадим, глаза его как всегда смеялись. – Чего ты-то боишься? Как будто я тебя воровать посылаю.
– Так я и не за себя боюсь. Вдруг тебя поймают с поличным? Не сегодня – завтра и такое может случиться.
– Ну и что? Не расстреляют же.
– Всё равно, ты же на учёте.. – Снова начал было Виталик, но Канарейка перебил его на этот раз уже резко:
– Засохни, Павлецкий, а? Никто меня с поличным не поймает, эти бабки-торгашки дальше своего носа не видят.
К моему глубокому негодованию Виталик действительно «засох», хотя я прекрасно видела и чувствовала, как ему неприятно – причём не столько за себя, сколько за ни в чём не повинных старушек. Я вполне понимала Виталика и от души разделяла его мысли.