Роза и семь братьев
Шрифт:
— Не могу не пить, я же хозяин. Ну, пожалуйста, не начинайте вашей проповеди. Я много выслушал этих старомодных речей от Арчи, и с меня довольно.
Чарли говорил все это сердитым тоном и вообще держался совсем не так, как обычно — просто и весело. Роза отметила это про себя и сказала мягко:
— Я не буду проповедовать, но скажу только, что когда один человек любит другого, то ему тяжело видеть этого другого страдающим.
Эти слова несколько образумили Чарли, тем более что губы Розы дрожали, хотя она старалась скрыть это, нюхая цветок, приколотый к ее груди.
— Я настоящий медведь, простите меня, Роза, — проговорил Чарли своим обычным откровенным тоном, который так располагал к нему окружающих.
— Я бы хотела, чтобы вы попросили прощения у Арчи и опять сделались добрыми друзьями. Вы никогда не бывали таким сердитым, когда были с ним дружны.
Чарли, наклонившийся было к Розе, мгновенно выпрямился, глаза его засверкали гневом, и он заметил высокомерно:
— Вам лучше не вмешиваться в дела, в которых ничего не понимаете, кузина.
— Нет, я понимаю, и меня очень беспокоит, что вы так холодны друг с другом. Я привыкла всегда видеть вас вместе, а теперь вы едва говорите с братом. Вы же сразу согласились просить у меня прощения, и я не понимаю, почему не хотите попросить его и у Арчи, когда вы не правы.
— Я прав!
Эти слова были произнесены так отрывисто и резко, что Роза вздрогнула, а Чарли прибавил более спокойно, хотя так же надменно:
— Джентльмен всегда должен просить извинения у леди, если он обошелся с нею невежливо, но мужчина не должен унижаться перед тем, кто его оскорбил.
«О, Боже мой! Каким он стал вспыльчивым!» — подумала Роза, и, желая рассмешить его, прибавила лукаво: — Я говорила не о мужчинах, а о мальчиках, и один из них Принц, который должен служить хорошим примером своим подданным.
Но Чарли не улыбнулся и, решив переменить тему разговора, сказал с важностью, снимая серьгу со своей цепочки:
— Я нарушил свое слово и потому возвращаю вам серьгу. Вы свободны от нашего уговора. Мне очень жаль, но я нахожу, что мое обещание было очень глупым, и я не намерен его исполнять. Выберите себе пару серег, которые вам больше идут, — это мой штраф. Теперь вы имеете право их носить.
— Нет, я могу носить только одну, потому что Арчи сдержал свое слово, я в этом уверена, а одну сережку носить не принято!
Роза была так огорчена, осознав, что ее надежды рухнули, поэтому говорила резко и не хотела брать сережку у того, кто изменил своему слову.
Чарли пожал плечами и бросил серьгу ей на колени. Он старался казаться холодным и равнодушным, но это ему плохо удавалось, потому что он стыдился самого себя. Розе хотелось заплакать, но гордость не позволяла ей этого. Она была очень рассержена, и не слезы, а резкие слова принесли ей некоторое утешение. Бледная и взволнованная, она встала со стула, отбросила серьгу в сторону и, пытаясь сохранить спокойствие, проговорила голосом, дрожащим от гнева:
— Вы совсем не тот мальчик, каким я вас считала, и я вас больше не уважаю. Я старалась помочь вам быть хорошим человеком, но вам это не нужно, а я больше не буду и пытаться. Вы много говорите об обязанностях джентльмена. Но вы не джентльмен, потому что не сдержали своего слова, и я никогда более не буду вам верить. Я не хочу, чтобы вы провожали меня. Я охотнее пойду с Мэри. Прощайте!
Произнеся эту речь, Роза вышла из комнаты, оставив Чарли в глубоком изумлении. Она очень редко сердилась и потому, когда выходила из себя, производила сильное впечатление на мальчиков. Как правило, это бывала не простая вспышка ребяческого гнева, а неудовольствие, основанное на чем-нибудь серьезном.
Роза облегчила свою душу, поплакав немного, пока собиралась идти домой. Поспешно простившись с тетушкой Кларой, которую в эту минуту причесывал парикмахер, она отправилась искать служанку Мэри. Но та куда-то вышла, равно как и лакей, и Роза выскользнула за дверь, радуясь, что избежала помощи Чарли.
Но она ошиблась. Едва за ней затворилась дверь, как послышались знакомые шаги и Принц догнал ее. От его вежливого и покорного тона гнев Розы исчез, как по волшебству:
— Можете не говорить со мной, если вам не угодно, но я хочу убедиться, что вы благополучно дошли домой, кузина!
Она обернулась, протянула мальчику руку и сказала с жаром:
— Я была слишком резка, пожалуйста, простите меня, и будем опять друзьями.
Эти несколько слов принесли Чарли более пользы, чем дюжина проповедей о прелести прощения, потому что они показали ему, как утешительно сознаваться в своих ошибках, и что Роза применила к делу свои проповеди.
Он крепко пожал протянутую ладонь, потом взял Розу под руку и сказал, как бы желая снова заслужить ее хорошее отношение, потеря которого была для него непереносима:
— Посмотрите, Роза, я вернул серьгу на прежнее место и теперь снова попытаюсь бросить курить. Если бы вы знали, как трудно держать слово, когда над тобой смеются.
— Да, я знаю! Ариадна высмеивает меня при каждом удобном случае за то, что я не надеваю серег. И это после того, как я долго не решалась проколоть уши!
— Нет, это еще ничего, но каково удерживаться, когда мне говорят, что я пришит к женскому переднику, и тому подобные глупости, — вздохнул Чарли.
— Я думала, что у вас достаточно силы воли. Тем более что мальчики полагают, что вы самый храбрый из всех братьев, — сказала Роза.
— Да, это на самом деле так. В некоторых случаях. Но я не могу переносить, когда надо мною смеются.
— Это трудно, но если вы сознаете, что вы правы, разве это вам не помогает?
— Мне нет. Может быть, это поддерживает таких благонравных людей, как Арчи.
— Пожалуйста, не отзывайтесь о нем так. Я уверена, что у него больше нравственного мужества, а у вас физического. Дядя объяснил мне эту разницу: нравственное всегда выше, хотя и не кажется таковым, — сказала Роза.
Чарли не понравилось это замечание, и он заметил поспешно: