Роза прощальных ветров
Шрифт:
Булочки «Роза»: 2 столовые ложки воды, 2 столовые ложки сахара, 1 пачка маргарина, 2 стакана муки, 3 яичных белка, 0,5 пачки дрожжей. Тесто разделить на две части, раскатать, посыпать орехами, изюмом, корицей. Свободно закрутить лист в рулет, сверху помазать взбитым белком, разрезать на кусочки. Выпекать в духовке 30 минут при температуре 180 – 190 градусов.
(Из кулинарной книги.)
В полутемном подвале людей было не
– Подожди, сейчас начнется... – прошептала Лиза, оживленно блестя глазами.
– Чего начнется? – тоже шепотом спросил Неволин, придвигая к себе вторую кружку пива. Пиво было неплохим, и саксофонист тоже играл неплохо – в общем, получался неплохой культурный отдых.
– Перформанс!
– Лизка, мне очень стыдно... – улыбаясь, признался Неволин. – Но я до сих пор так и не понял, что это такое.
– Дикарь! – укоризненно вздохнула Лиза. Достала маленькую записную книжку. – Вот слушай, специально для тебя выписала из одной статьи... «Перформанс – это события, действия, процессы, где автор использует свое тело и тела своих коллег, костюмы, вещи и окружение, придавая каждой позе, жесту, положению в пространстве, контактам с предметами и средой – символико-ритуальный характер». В общем, это некое художественное действо, вот что это такое...
– Минутку... – пораженно прошептал Неволин. – Твой Куракин стриптиз, что ли, будет показывать?
Лиза не выдержала и прыснула:
– Стриптиз... – сквозь смех повторила она. – Костя, ты неподражаем!
На сцену вышел Роберт Куракин – в мешковатых джинсах и потертом бархатном пиджаке. Неволин снова почувствовал, как в нем поднимается ревность, и едва сдержался от язвительного замечания.
– Рассвет. Бессонница, ты победила! Рассвет... Ты до утра меня водила по коридорам темным и пустым... – начал он заунывно-протяжно. – Бессонница! Открой мне дверь! – угрожающе возвысил он голос. – Воет зверь, рассвета чуя неизбежность...
Саксофонист принялся на своем инструменте подражать волчьему вою, отчего у Неволина побежали по спине мурашки.
На сцену медленно выползла на четвереньках бритая налысо девица в каком-то рубище.
– Люся Чигис, очень талантливая девочка, – шепотом сообщила Лиза. – Художница.
– Угу, – сказал Неволин, совершенно не понимая, почему художница ползает по сцене. Потом догадался – Люся изображает то ли этого самого зверя, который чует неизбежность рассвета, то ли бессонницу, которую хочет усмирить Куракин.
– ...отверженные души покоя ищут, но вовек его им не найти. О, слаб ты, человек! Меня послушай лучше...
На сцену вышел новый персонаж, таща школьную доску. Люся Чигис, до того бесполезно метавшаяся по сцене, подскочила к доске и принялась рисовать на ней мелом какие-то причудливые знаки.
Неволин, увлеченный происходящим, даже забыл про свое пиво.
– ...найди разгадку, разгадку ты найди, о человек! Найди вопрос и подбери ответ!.. – сурово потребовал Куракин.
Люся уже, видимо, была не бессонницей, не зверем, а тем самым человеком, призванным найти некую разгадку.
– Я наравне
Саксофонист издал на своем инструменте резкий, похожий на лошадиное ржание звук.
В зале захлопали, и Лиза тоже.
– Чудесно, правда? – толкнула она локтем Неволина. – Я же говорила, Роберт – гений! Нет, ты скажи, Костя, – тебе нравится?
– Ничего так... – благосклонно кивнул Неволин. – Только я не понял, причем тут Мандельштам?..
– Какой еще Мандельштам? – удивилась Лиза.
– Осип. Осип Мандельштам. Это ж его стихи – ну, то, что он прочитал в конце... «Я наравне с другими хочу тебе служить!»
– А ну тебя! – сердито сказала Лиза. – Тебе не угодишь. Ты настоящий дикарь, Костя.
– Ага, а твой Куракин – плагиатор, – ехидно заметил Неволин. – Мог бы какого-нибудь другого автора взять, менее известного.
– Да ну тебя... – с раздражением повторила она. – Ну ладно, использовали они чужое стихотворение... наверное, это у ребят замысел был такой! Пойми, это же перформанс! В нем возможно все...
Неволин благоразумно промолчал. Что правда, то правда – в перформансах он еще слабо разбирался.
Потом в ритуально-символическое действо вступили зрители. Куракин предлагал им назвать тему, а сам читал на эту тему белые стихи. Саксофонист играл, Люся Чигис металась по сцене, товарищ, принесший школьную доску, просто сидел в углу в позе лотоса.
Все это было довольно забавно, но Неволин не мог простить Куракину Мандельштама.
– Нет, он мог использовать в своем спектакле чужие стихи, но должен был упомянуть, кому они принадлежат... – прошептал он Лизе.
– Неволин, ты зануда! – рассердилась она. – Роберт – талант.
– А по-моему, он просто выпендривается...
Они вернулись домой в состоянии легкой ссоры.
– ...нет, ты признайся, что ничего не понимаешь в искусстве! – отчитывала Лиза Неволина.
– Ладно, признаюсь, – легко согласился он. – Я не понимаю всех этих театрально-поэтических условностей, манерных поз, этого пафоса... Возможно, Куракин и способный человек, но почему он ведет себя так, как будто он самый настоящий гений?..
– Он ведет себя как князь. Он – князь.
– Бред какой-то... Князь в рваных джинсах!
– Ему не нужна оболочка, потому что он не форма, он – содержание!
Неволин разозлился:
– Лизка, твоя любовь к эксклюзиву не доведет тебя до добра!
– А ты обычный мещанин! – сердито засмеялась Лиза.
– Кто? – удивился Неволин.
– Мещанин. Из тех, которые раньше семь слоников на комод ставили и накрывали подушки кружевными накидками... Я, когда с тобой встретилась, была о тебе более высокого мнения. Думала – конструктор, военной авиацией занимается, такой особенный... – Лиза фыркнула и ушла в другую комнату.