Роза Версаля
Шрифт:
Наконец головная боль отступила. Укорив себя за опрометчивый поступок, Василий Иванович тотчас бросился к камину и, затаив дыхание, извлёк бриллиант из золы. Тот был по-прежнему чист, прозрачен и переливчато-розов.
– Не отдам! Никому не отдам: ни жене, ни брату! Мой камень! Куда бы его только спрятать? Анастасия видела его, и теперь неизвестно, что ей в голову придёт, чего ещё они с братцем замыслят…
Глызин снова заметался по кабинету, вращая воспалёнными глазами.
– Ладно, пока
Анастасия Николаевна вернулась домой около полуночи. Будучи полностью поглощён находкой, Василий даже не заметил отлучки жены.
Не став будить горничную, купчиха разделась сама. Всю ночь ей снилось, что она – полуобнажённая римская матрона, – возлежит в кресле-качалке возле бассейна, усыпанного лепестками роз, и вкушает дивные плоды. Вот входит Илья, облачённый в белую тунику, расшитую золотом… Он протягивает к Анастасии руки и дарит ей… розовый бриллиант. Потом они сбрасывают с себя одежды и предаются безумной любовной страсти прямо в бассейне…
…Анастасия Николаевна, нехотя пробудившись, позвонила в колокольчик. Дверь открылась, вошла расторопная Прасковья.
– Как почивали, барыня?
Хозяйка потянулась…
– Отвратительно. Неси воды, умываться буду. Нет, постой… Появилась ли Амалия?
Прасковья почувствовала в голосе хозяйки нотки раздражения и втайне порадовалась: она и сама не жаловала француженку, считая ту уж больно возгордившейся – не чета, мол, вы все мне с моей-то голубой аристократической кровью!
– Вчерась, барыня, француженка возвернулась поздно. Привратник отворил ей, она хотела по-тихому прошмыгнуть к себе в комнатёнку, ну тут-то я её и прижучила…
Анастасия повела бровью:
– Что ж ты сказала ей?
– А так и сказала: что вы, мол, всё знаете об её гулянках, и что будет ей за то выволочка…
– Правильно, Прасковья. Выволочки Амалии не миновать. Пригрела я, кажется, змеюку на груди… Неси теперь умываться!
Анастасия Николаевна привела себя в порядок и решительно направилась в комнату гувернантки, рассчитывая застать ту в постели. Однако, к вящему своему удивлению, увидела Амалию одетой, причёсанной и… сидящей на чемодане.
– Что всё сие означает? – вопросила Анастасия Николаевна, высокомерно посмотрев на француженку испепеляющим взглядом.
Гувернантка встала и вежливо поклонилась:
– Доброе утро, Анастасия Николаевна.
– Кому доброе, а кому – нет! – грубо отрезала хозяйка. – Я ещё раз спрашиваю: что сие означает?
Амалия, до последнего момента старавшаяся сохранять спокойствие, не выдержала, осела на стул и расплакалась:
– Ах, простите меня, барыня… Я всё должна была вам рассказать раньше! Но никак не решалась… Я боялась, что…
Анастасия, уставив руки в боки, как и полагается заправской купчихе, бесцеремонно перебила:
– Ага! Стало быть, раскаиваешься в содеянном?
Француженка, всхлипывая, закивала.
– Да, барыня, простите меня. Я опять вчера не уложила Полин спать, не рассказала ей сказку на ночь… Мне очень стыдно, поверьте…
Анастасия Николаевна, не ожидавшая встретить столь откровенного раскаяния, несколько смягчилась.
– Как ты могла, Амалия, так поступить со мной? Как могла оказаться настолько вероломной?
Девушка отёрла слёзы и растерянно захлопала глазами.
– Помилуйте, Анастасия Николаевна! Отчего же вероломной?
– И ты ещё спрашиваешь?! После того как соблазнила моего мужа? – вновь вознегодовав, воскликнула купчиха.
Амалия растерялась совершенно.
– Помилуйте, о чём вы говорите? Я не понимаю!
Анастасия Николаевна почувствовала крайнее раздражение и накатившую ярость.
– Спишь с Василием Ивановичем и ещё комедию передо мной ломаешь? Змея! Курва! Стерва! – купчиха медленно начала наступать на опешившую гувернантку.
Амалия, ощутив исходящую от барыни угрозу и не желая быть оттасканной за волосы или отхлёстанной по щекам, вскочила со стула и проворно ретировалась к окну.
– Вы всё неправильно поняли… Я никогда не была любовницей вашего мужа!
– А куда шастаешь по ночам? А? Отвечай! – Анастасия Николаевна засучила рукава. – А то ведь все космы выдеру, не посмотрю, что ты барышня благородных кровей!
Амалия испугалась не на шутку. Прикрыв лицо руками, дабы хоть как-то защититься от натиска купчихи, девушка взмолилась:
– Всё расскажу, как перед богом покаюсь! Только не рукоприкладствуйте, барыня!
Однако купчиха от сих слов распалилась ещё более.
– Ага! – взревела Анастасия Николаевна, входя в раж. – Испугалась?! Призналась?! Ну, теперь-то я уж точно тебе все космы повыдергаю, чтобы неповадно было вдругорядь на чужих мужей зариться!
Купчиха припёрла француженку к подоконнику пышными своими формами и вцепилась, словно клещами, в роскошные волосы девушки. Амалия в ответ издала столь истошный крик, что разбудила весь дом.
Когда Василий Иванович вбежал в комнату гувернантки, предположив спросонья, что ту убивают, взору его предстала воистину живописная картина: разъярённая супруга таскала за волосы несчастную француженку, приговаривая:
– Ах ты, дрянь! Будешь знать, как залезать к чужим мужьям в постель!
У Глызина, как и у обеих дам, волосы встали дыбом.
– Анастасия! Уймись! Ты с ума сошла? – крикнул он и бросился оттаскивать разбушевавшуюся жену от француженки.
– А! Явился полюбовницу свою защищать?!