Роза
Шрифт:
Даша поёт ещё пару песен, а затем на сцену лезет наглый гопник. Берёт девушку за шиворот:
— Ты, что шмара по-хорошему не понимаешь? Тебе «Мурку» заказали… Не уважаешь, бля?
Даша без страха смотрит парню в лицо. Лёва выскакивает на сцену пытаясь оттолкнуть хулигана, но получает мастерский удар под дых и садится согнувшись на ступеньки. Роза удерживает меня и кричит авторитету:
— Хрящ. Убери своего бойца, а то мы ему портрет попортим.
— Сёма. Ша! Не порть людЯм праздник! Бабы тоже люди! А-ха-ха! Ты сегодня
Гопник хлопает Лёву по плечу, уходя со сцены:
— Извини, зёма. Ошибочка вышла.
Даша, посмотрев в зал на вставшего к стеночке Булганина, объявляет:
— Следующая песня посвящается моему другу из Москвы.
Наша Дарья — Сормовская лирическая (вариант 2))
Дарья, закончив выступление, уходит со сцены. За кулисами происходит какая-то движуха. Кто-то падает смачно матерясь. Наконец музыканты высыпают из разных областей засценья на обозрение публики. Скрипач в чекистской кожанке объявляет следующий номер:
— «С одесского кичмана». Эту песню товарищ Утёсов спел товарищу Сталину в Кремле.
Татьяна Кабанова. С одесского кичмана)
Далее последовали «Мурка» и прочая классика жанра. Зайцева пошушукавшись с Колобком встала из-за стола. Лыбящийся Васечка тоже встал и покивал нам типа «пора и честь знать».
— Сотку одолжить? — подколол сокомнатника Булганин.
Не поняв сарказма, Васечка простодушно раскрыл карты:
— Не. Сегодня бесплатно. В честь международного женского дня.
Вскоре свинтила и Даша с кавалером. Роза во время танца прошептала мне в ухо «пошли». Идём.
Ну, что со мной не так? Другой на моём месте не распускал бы нюни, а залудил бы две плавки. Или три. Симпатичная женщина. От её прикосновений уже давно всё колом стоит, а я тут самоанализом занимаюсь. Нужно просто отдаться воле животного инстинкта. А, чего так в горле пересохло…
Заходим в их номер. Наливаю воду из графина. Жадно пью. Оборачиваюсь. Роза уже сняла платье и стоит близко-близко.
Целует меня. Снимает лифчик, и мои руки скользнув по волшебной мягкости идут на разведку её тела. Спина, попка, бёдра. Тут на животе я натыкаюсь на шрам. Сердце пропускает удар и я как подкошенный сажусь на стул.
— Тебе плохо? Что-то не так? — спрашивает Роза.
— Что-то не так, — повторяю я. И, боясь встретиться с нею взглядом говорю:
— Сегодня не получится. Может в следующий раз.
Повесив голову, выхожу, как нашкодивший кот.
За окном то стучит дождь, то носятся друг за другом снежинки. Лежу в номере один.
Что это за херня? Кто из нас контуженный? Ведь можно же и без любви дарить тепло и ласку… Или нельзя? Когда я смотрел в анины глаза и целовал, целовал, целовал, то уходил вместе с нею в другой мир. В мир где нет зла и насилия. Где всё время светит ласковое солнце, а грозовые тучи проходят где-то в далеке. Почему теперь не так? Да, я свихнусь сейчас.
Открывается дверь номера. Кто-то шушукается в полутьме. Голубки-истопники наши явились. Слышится взаимное «до завтра». Лёва проходя к койке беззвучно хлопает в ладоши, как Кинг Конг бьёт себя в грудь и раскидывает руки в стороны. Замечает мой взгляд. Смущается и говорит:
— Ну, как — то так вот… Я с ума сошёл. Каждый день по роже получаю… То морячки, то Даша по щеке с оттягом, то одни бандиты, то другие… А мне никогда в жизни не было так хорошо. И эти её «не кури, а то целовать не буду», «не пей, пожалуйста больше, ты мне ночью нужен трезвый». Другую послал бы куда подальше. А с этой… Она такая лапочка.
Влетает Лапочка. Бьёт ногой по моей кровати.
— Ну и сволочь ты, Жаров. Я то думала, что она хоть сегодня ночью не будет в атаку вставать… А она всю подушку проплакала. Все вы мужики — козлы… Лёва, это тебя не касается…
Отходит к двери. Разворачивается, и снова лупит ногой по железной сетке на моей кровати. Яростно зыркает в темноте, и не найдя новую цель, выходит.
— Ни хера себе лапочка, — сам себе констатирует Булганин.
Через некоторое время в комнате слышно лишь мажорское тихое сопение и шум дождя за окном. Закрываю глаза и сквозь бой дождевых капель слышу как поёт Майя Кристалинская…
Майя Кристалинская А за окном то дождь то снег Maya Kristalinskaya Я тебя подожду Best…)
9 марта 1950 года.
Рассвело. Скрипнула дверь и Васечка, держа в руках по-армейски сложенную одежду, крадётся к своей кровати. Положил ношу на прикроватный стул. Оттянул резинку на трусах, наблюдая утреннюю реакцию молодого организма. Вздохнув, посмотрел на дверь. Потряс головой, как окаченный водой пёс, и залез под одеяло наконец уже спать.
А мне не спалось. Появившееся утром яркое солнце рисовало на стенах и потолке колышущиеся световые узоры. Я встал, тихо оделся и взяв авоську вышел в коридор. Зайцева на боевом посту наносила штукатурку на своё симпотное личико пытаясь ретушировать следы бессонной ночи.
— Хлебный скоро откроют, — спрашиваю, садясь на приставленный сбоку стул.
Дежурная, скосив глаза на мою «Зальцу», зевнув, протянула:
— Через полча-ас-а-а…
Закончив мероприятия по маскировке, Таня, словно вспомнив что-то, интересуется:
— А ты чего это к нам на этаж не заходишь? Подруги интересуются… Ты импотент или денег нету?
— Ну… — тяну я, не зная, что сказать.
— А знаешь почему к нам женатые мужики ходят? — перескакивает Зайцева на другую интересную тему, — Потому, что с жёнами у них унылое спаривание, а с нами любовь или этот… как его… секс.