Роза
Шрифт:
Блэар стянул промокшую одежду, налил себе бренди и подошел к окну. Улица была погружена в черноту, кое-где перемежаемую желтым светом фонарей, отражавшихся в мокром камне мостовой и стен. Вверх по Уоллгейту медленно, словно во сне, двигался полицейский в шлеме и плаще-накидке. Блэар всмотрелся в пространство позади лавок. Но ни блеска металлической обивки клогов, ни стука самих клогов не было ни видно, ни слышно.
Западня — штука анонимная. Пружинное ружье мог установить кто угодно. Записи в дневнике Мэйпоула и высота, на которой в штольне были сделаны свежие зарубки на стенах, указывали на Джейксона.
Но этими двумя список возможных кандидатов не исчерпывался. Джордж Бэтти тоже когда-то браконьерствовал; теперь же ему очень не хотелось, чтобы официальное расследование возобновилось. И кто вообще, как не Леверетт, указал Блэару на эту шахту? Доказательств у Блэара не было никаких. Покушаться на него мог кто угодно, даже Общество трезвости или уиганский городской духовой оркестр.
Блэар пощупал свежий рубец. Ранение доказывало только одно: пора уезжать.
Глава двадцать третья
В скобяной лавке Блэар приобрел «железнодорожного попутчика» — так назывался прочный дорожный чемодан, обшитый американским брезентом, — а заодно веревку, банные полотенца, металлический стержень длиной в четыре и диаметром в один дюйм, пару гаечных ключей и фунт пороха. Он обратил внимание, что на полке магазина стояли взрывобезопасные шахтерские лампы, но покупать не стал. После этого Блэар отправился в имение «Хэнни-холл», свернув по дороге, чтобы заехать в «Дом для женщин».
На этот раз он подошел к похожему на игрушечный замок дому со стороны сада. Через высокие окна ему было видно, как по лестнице — кто вниз, кто вверх — двигались одетые в серые форменные платья тени, торопившиеся на занятия или на молитву; вся эта картина очень напоминала птичий переполох в каменной голубятне. Сырая погода расчистила скамейки на улице возле дома. На длинном склоне лужайки, что занимала пространство между домом наверху и живой изгородью внизу, не было никого, даже садовника.
Только с ближней стороны изгороди виднелась одинокая миниатюрная, легко узнаваемая фигурка. Шарлотта Хэнни, в черном платье и кожаных рукавицах, снова занималась подрезкой роз. Ее широкополая шляпа пропиталась висевшей в воздухе влагой, медные пряди волос прилипли к щеке. Лес и садовую часть участка разделяло пространство шириной ярдов в двадцать. Блэар понимал, что Шарлотта его видит, хотя она даже не смотрела в его сторону. Свежий рубец на груди Блэара взывал о сочувствии и покое, однако у Блэара было ощущение, что Шарлотте Хэнни незачем знать ни о каких его слабостях.
— Им когда-нибудь удается цвести? — спросил он. — По-моему, самое большое удовольствие вам доставляет возможность их обрезать.
Шарлотта даже не посмотрела на него. Розовый сад как нельзя лучше соответствовал ей именно потому, что в нем не было ни одной розы. «В таком саду розы должны были бы быть розового цвета, как лица у англичан, — подумал Блэар. — Но если бы они здесь появились, Шарлотта, скорее всего, отсекла бы им головы». С садовыми ножницами с острыми, изогнутыми лезвиями Шарлотта
— Я вас разве не предупреждала, чтобы вы больше здесь не показывались? — спросила Шарлотта.
— Предупреждали.
Она отхватила длинную лозу с красными шипами. Держа в одной руке отрезанный прут, в другой ножницы, Шарлотта выпрямилась.
— Собираетесь выпороть меня, кастрировать или то и другое вместе? — поинтересовался Блэар.
— То, что послужит вам наилучшим напоминанием.
Она бросила прут по направлению к корзине и склонилась над следующим кустом. Расчищая себе путь, она сняла верхние веточки, чтобы добраться внутрь куста и подрезать основные стебли в его середине. Хотя рукавицы защищали ее руки до локтей, выше шелковые рукава блузки были порваны.
— Можете не стараться, — проговорил Блэар. — Я уезжаю из Уигана. Вы явно не единственная, кому бы этого очень хотелось.
Шарлотта не снизошла до ответа. Она продолжала срезать мертвые стебли, однако, заметил Блэар, темп ее работы резко спал, она почти остановилась. Блэар ожидал от нее выговора и обвинений за то, что он накануне заглядывал с улицы в окна ее коттеджа, но и об этом она не сказала ни слова.
— Думаю, со временем я мог бы найти Мэйпоула, — продолжал Блэар. — Пока же я обнаружил лишь одно: меня его поиски интересуют больше, чем кого бы то ни было другого. Лично мне ясно, что сам по себе пропавший человек никого не волнует. Единственное, чего хочет ваш отец, это чтобы вы разорвали и без того утратившую силу помолвку; тогда я буду волен вернуться в Африку. Я прав или нет?
— Это не имеет никакого значения.
— Вам безразлично, найду я Мэйпоула или нет. Если бы это было не так, вы бы мне помогали. Меня заинтересовали и он сам, и его судьба, но не настолько, чтобы оказаться ради этого убитым. Признаюсь, говоря это, я чувствую себя полным дураком. Так или иначе, простите, что меня пытались использовать против вас. Я понятия не имел, что все это затеяно только из-за вас. Главное, я хочу уехать, и вы тоже хотите, чтобы я уехал.
Шарлотта наклонилась к веткам. Блэару казалось, что с каждым щелчком ее ножниц падает очередная красная роза.
— Главное, — произнесла она, — то, что я не собираюсь выходить замуж за Роуленда.
— Выходите за кого хотите. Проблема в том, что чем дольше я здесь пробуду, тем больше я буду знать. Помимо той, что известна вам, у Мэйпоула была и другая жизнь. Полагаю, для вас будет предпочтительнее, чтобы я уехал сейчас, а не позже. Так скажите епископу, что Мэйпоул вас больше не интересует. Тогда епископ благословит меня, отправит отсюда, и мы с вами квиты.
— Вы червяк, Блэар.
— Не такого ответа я ждал. — Кровь прилила ему к голове, как будто Шарлотта его ударила. — Ну хорошо, вам известна шахтерка по имени Роза Мулине?