Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот
Шрифт:
На кухонном столе был хлеб, масло и сыр. Он намазал маслом горбушку и поискал в холодильнике пиво. Пива не было. Свой скромный ужин он съел стоя у кухонного стола и запил половинкой стакана молока.
После ужина он перебрался в спальню и очень осторожно лег. Жена наполовину проснулась и попыталась что-то сказать. Он тихо лежал на спине, задержав дыхание, и, дождавшись, пока она снова начала мерно посапывать, расслабился, закрыл глаза, начал думать.
Розанна Макгроу была уже на первых стокгольмских снимках. Кроме нее, на фотографиях можно было опознать еще пять человек: два офицера в отставке, их жены и вдова Либенайнер. Можно наверняка рассчитывать, что им пришлют двадцать пять – тридцать серий фотоснимков, многие из них будут большего размера, чем
Многое будет зависеть от Кафки, от того, что ему удастся выжать из пяти семей, разбросанных по всей Северной Америке. Ведь американцы прямо-таки помешаны на фотографировании. Кроме того, если с Розанной вступал в контакт еще кто-нибудь, кроме убийцы, то, вероятнее всего, это был ее соотечественник. Возможно, не совсем бессмысленно искать убийцу среди ее соотечественников? Возможно, однажды он будет стоять с телефонной трубкой в руке и сквозь шум эфира расслышит голос Кафки: «О’кей, я застрелил подонка».
С этой мыслью Мартин Бек уснул, так быстро и легко он давно не засыпал.
Дождь шел и на следующий день. Последние пожелтевшие листья грустно прилипали к стенам и окнам.
Ночные мысли Мартина Бека словно каким-то образом долетели до Кафки, из Америки пришла лаконичная телеграмма-молния: «Пришлите максимум материалов».
Еще через два дня Меландер, который никогда и ничего не забывал, вынул изо рта трубку и спокойно сообщил:
– Ули Милденбергер находится в Гейдельберге. Он был там все лето. Хочешь допросить его?
Мартин Бек задумался.
– Нет.
Правда, хотел добавить: «Займись им сам, ведь у нас есть его адрес», но в последний момент передумал, пожал плечами и спустился к себе в кабинет.
Теперь ему все чаще и чаще нечего было делать. Расследование вступило в такую фазу, когда шло, как говорится, само собой и охватывало весь мир, как сюжет какого-то старинного дамского романа. От Ольберга в Мутале ниточка тянулась прямо к нему в полицейское управление в Кристинеберге, а потом веером расходилась во множество точек на карте мира, от Нордкапа на севере до Дурбана на юге и Анкары на востоке. Самая важная связующая нить вела в кабинет Кафки в Линкольне, находящийся на западе на расстоянии почти десять тысяч километров. Оттуда она разветвлялась в несколько городов на американском континенте.
Можно ли было, располагая таким огромным аппаратом, не выследить и не схватить убийцу? Логичным ответом на этот вопрос было: «К сожалению, да». У Мартина Бека остались горькие воспоминания от расследования другого убийства на сексуальной почве. Совершено оно было в подвале одного дома в пригороде Стокгольма, труп нашли почти сразу же, не прошло и часа, как полиция приехала на место преступления. Убийцу видели несколько человек, все подробно его описали. Убийца оставил после себя следы, окурки сигарет, спички, даже кое-что потерял. Кроме того, судя по тому, как он поступил с жертвой, он был сексуальным маньяком. И несмотря на это, поймать его не смогли. Оптимизм постепенно уступил место беспомощности, все следы вели в никуда. Спустя семь лет преступник совершил попытку изнасилования в другой стране и был задержан на месте преступления. Во время следствия он внезапно сломался и признался в старом убийстве в подвале.
Для Мартина Бека это преступление и его расследование спустя много лет осталось лишь едва заметной пометкой на полях, но для одного из его старших коллег оно стало роковым. Он слишком хорошо помнил, как этот человек месяц за месяцем и год за годом, когда это дело уже было закрыто и положено под сукно как неразрешимое, до глубокой ночи просиживал в своем кабинете и в пятисотый или тысячный раз снова и снова перечитывал протоколы всех допросов и свидетельские показания. Сколько раз он натыкался на этого человека в самых неожиданных местах, в его выходные дни и
Мартина Бека тоже могло ожидать такое. К тому же женщина в подвале относилась, как принято говорить, к антиобщественным элементам, а Розанна Макгроу была совсем другой. Он часто думал об этом в ожидании, когда что-нибудь начнет происходить.
В Мутале у Ольберга было полно работы, он вызывал раздражение у городских властей тем, что упорно настаивал, чтобы водолазы и аквалангисты обследовали каждый квадратный сантиметр русла канала и каждый доступный сантиметр дна озера. С Мартином Беком он связывался теперь изредка, но каждую минуту ждал телефонного звонка.
По прошествии недели пришла очередная телеграмма от Кафки. Текст был непонятный и удивительный: «Скоро вы сможете отдохнуть».
Мартин Бек позвонил Ольбергу:
– Он пишет, что скоро это дело расследует.
– Наверное, хочет немного поднять нам настроение, – сказал Ольберг.
Кольберг придерживался иного мнения:
– У него точно с головой не в порядке. Он страдает распространенной болезнью под названием интуиция.
Меландер не сказал ни слова.
В течение десяти дней они получили пятьдесят фотоснимков, и втрое больше негативов было в работе. Много снимков были плохого качества, и Розанну Макгроу они нашли только на двух. Оба были сделаны на Риддархольменской набережной в Стокгольме, Розанна по-прежнему стояла одна на кормовой палубе А, в двух метрах от своей каюты. На одном снимке она наклонилась и чесала подъем ноги, но это было все. Кроме того, они идентифицировали еще двадцать три пассажира, а всего уже двадцать восемь человек.
Меландер внимательно посмотрел снимки и передал их Кольбергу, который пытался расположить их по времени съемки. Мартин Бек часами молча изучал всю эту гору фотографий, но ничего не говорил.
На следующий день пришло еще несколько десятков снимков, но Розанны Макгроу ни на одном из них не было.
Зато пришло наконец письмо от турецкой полиции. Оно лежало у Мартина Бека на столе утром тринадцатого дня – по их новому летосчислению, – но лишь через два дня посольству удалось перевести его на английский язык. Вопреки ожиданиям, это письмо помогло продвинуться на шажок вперед, и впервые за долгое время их паруса наполнились слабым ветерком.
Один из пассажиров, двадцатидвухлетний студент-медик Гюнеш Фратт подтвердил, что женщину на фотографии знает, но ему неизвестно, как ее зовут и из какой она страны. В результате «усиленного допроса», который проводил большой полицейский начальник с очень длинной фамилией, состоящей в основном из букв "u, "o и z, студент в конце концов признался, что нашел ее привлекательной и в первый же день путешествия дважды пытался «вступить с ней в устный контакт» с помощью английского языка, однако безуспешно. Другими словами, женщина вообще ничего ему не ответила. Он припоминает, что позже видел ее в обществе какого-то мужчины и пришел к выводу, что она замужем и лишь случайно и по недомыслию (?) раньше появлялась на палубе в одиночестве. Относительно внешности того мужчины свидетель помнит лишь, что «роста он был, скорее всего, выше среднего». В конце путешествия свидетель эту женщину больше не видел. Дядюшка Гюнеша Фратта, которого полицейский со сложной фамилией допросил «чисто информативно», подтвердил, что в течение всего рейса следовал за своим племянником и не оставлял его одного больше чем на десять минут.