Розанов
Шрифт:
В статье «Закон о цензуре и администрация цензуры» (1912) Розанов и к этому явлению подходит с позиции «семейного вопроса», как бы придерживаясь известного правила Чехова: дело писателя не решение вопросов, а лишь их правильная постановка. В постановке «семейного вопроса» перед русской общественностью и литературой состоит бесспорная заслуга Розанова. И недаром об изнурительном труде над книгой «Семейный вопрос в России» он говорил: «Это мои литературные „рудники“, которые я прошел, чтобы помочь семье. Как и „Сумерки просвещения“ — детям» (106).
В своей трилогии Розанов, по существу, развивает некоторые идеи, высказанные еще в книге «Семейный вопрос в России». Такова, например, его мысль о венчании в
Рассматривая историю половых общений древних греков в храмах, Розанов приводит слова Геродота, что «греки и египтяне первые перестали сообщаться в храмах». Следовательно, делает он вывод, ранее, до начала цивилизации, это происходило. Это замечание Геродота мы должны читать таким образом, что и самые храмы явились у первых людей сперва как «лиственное, в рощах, в цветниках, в садах окружение любви их и любящего соединения, а затем — с легкими архитектурными прибавлениями, например, как защита от палящего солнца; пока, наконец, роща и шалаш не выросли, не развились в храмы» [534] .
533
Розанов В. В. Семейный вопрос в России. Т. 1. С. 240.
534
Там же. Т. 2. С. 512.
Когда же на Религиозно-Философских собраниях, проходивших в Петербурге в 1901–1903 годах, он высказал предложение, чтобы новобрачные первое время после венчания оставались жить в храме, то это вызвало «недоумение и взрыв ярости» присутствующих богословов и церковников, как о том рассказано в «Опавших листьях».
В этой книге писатель создает райскую утопию, ничуть не интересуясь реальной исполнимостью своего замысла. Для него было важно и достаточно высказаться. На роль архитектора и строителя будущего здания он не претендовал. Его увлекала сама идея, мечта. И чем несбыточнее она оказывалась, тем слаще и дороже.
И представилась Василию Васильевичу ночь и половина храма с открытым куполом, под звездами, а вокруг поднимаются небольшие деревца и цветы, посаженные по дорожкам, откуда вынуты половицы пола и насыпана черная земля. «Вот тут-то, среди цветов и дерев и под звездами, в природеи вместе с тем во храме, юные проводят неделю, две, три, четыре… Это — как бы летняя часть храма, в отличие от зимней, „теплой“ (у нас на севере)… Они остаются здесь до ясно обозначившейся беременности» (101).
Но даже своевольно парящая мысль Розанова «понимала», что в течение 2–3 месяцев до беременности молодой четы повенчается еще много других пар, которые тоже надо разместить в церкви. Возникают естественные трудности, из которых писатель выходит с розановской наивной непосредственностью. Уже весь храм заселен новобрачными, но «при этом, разумеется, никаких актов (как предположил же епископ Антоний!!!) на видуне будет, так как после грехопадения всему этому указано быть в тайне и сокровении(„кожаные препоясания“); и именно для воспоминания об этом потрясающем законе отдельные чертоги (в нишах стен? возле стен? позади хоров?) должны быть завешены именно кожами, шкурами зверей, имея открытым лишь верх для соединения с воздухом храма» (102).
Современники,
535
Жуковский В. А. Соч.: В 6 т. СПб., 1885. Т. 6. С. 173.
536
Гусев Н. Н. Два года с Л. Н. Толстым. М., 1973. С. 112.
Интересное подтверждение мыслей Розанова о жизни новобрачных в храме приводит М. М. Пришвин в своих очерках «По градам и весям» (1913). Случай свел его однажды со священником в глухом селе Тульской губернии.
«Помню, когда рассказывал о. Николай о своих планах устройства церкви радостной, наполненной ликами младенцев и вообще живых, семейных людей, невольно мне припомнилось читанное об этом у Розанова; до того было похоже, что я даже спросил тогда: не читал ли батюшка Розанова. Но о. Николай в таких глухих местах и понятия не имел о писаниях Розанова.
— Представьте себе, — спросил я о. Николая словом Розанова, — что невесту и жениха после совершения обряда оставляют в церкви без людей для брачного сочетания.
Эта знаменитая розановская „позиция“, с которой он открывает свою пальбу в монахов, как она покажется простому сельскому священнику? — Представьте себе это только на одну минуту!
— И представляю, — спокойно отвечал о. Николай, — это же и бывало в старину, откуда идет настоящее православие… Никакой загадки мне ваш Розанов не загадал, я сам это знал. В православии есть все для радостей человеческой жизни, а только монахи его испортили» [537] .
537
Заветы. 1913. № 3. С. 59.
«Я постоянно хотел видеть весь мир беременным» (150), — повторял всю жизнь Розанов, и храм с живущими в нем новобрачными — лишь часть этой мечты. «Девушка без детей — грешница. Это „канон Розанова“ для всей России» (160), — говорил он. А у духовенства спрашивал:
«— Для чего растут у девушки груди?
— Чтобы кормить свое дитя.
— Ну, а… „ дальше“ для чего дано?
Сказать нечего, кроме:
— Чтобы родить дитя.
И весь аскетизм зачеркнут» (165).
В записях «Мимолетного» Розанов снова пишет о «семейном вопросе» и негодует, что никто не хочет его понять. «Я написал 1000 статей о браке. И в каждой по убедительности — полное опровержение современного учения (закона) о браке. Итого: 1000 опровержений брака? Было ли когда-нибудь что-нибудь более „доказано“? И никакого успеха. Никто не слышит. Почему? Где тайна? Я думаю: „отцветают цветочки“. Мировая осень. Друг мой: дело идет к зиме, а ты поешь весну. И буду петь. И буду петь. Среди молчания все-таки буду петь».