Рождение миров
Шрифт:
Первый русский космогонист
В 1797 году в Петербургскую Академию наук поступила рукопись, называвшаяся «История о происхождении Вселенной». Это было самое первое в России сочинение по космогонии. Его автор, двадцатилетний юноша, Николай Данилович Ертов служил приказчиком в лавке одного из петербургских купцов и увлекался естественными науками. Отдавая весь свой досуг книгам, Ертов самоучкой достиг основательных познаний. Он прочел многие произведения Ломоносова, Вольтера, Ньютона, Лейбница, Эйлера, Бюффона и др.
Особое его внимание привлекла космогоническая гипотеза Бюффона.
Заинтересовавшись космогонией, Ертов перечитал все, что можно было достать по этому вопросу в Петербурге. Но нигде, ни в одной из книг он не нашел убедительного, правдоподобного объяснения того, как произошла Земля.
Лейбниц считал, что планеты — это погасшие звезды, но он ничего не говорил о том, каким образом бывшие звезды заняли свои места в солнечной системе и почему они стали обращаться вокруг Солнца.
Ньютон объяснял орбитальное движение планет божественным толчком. Ертову, как ревностному почитателю и последователю Ломоносова, было противно подобное объяснение.
О гипотезе Канта Ертов ничего не знал, так как тогда книга Канта еще не была переведена на русский язык, да и в самой Германии никто космогонией Канта всерьез не интересовался.
Гипотезу Бюффона, как совершенно необоснованную, Ертов считал «философическим, прекрасно написанным романом».
Убедившись в бесплодности своих поисков, Ертов решил самостоятельно объяснить происхождение мироздания. В основу своих рассуждений он положил атомистическую теорию Ломоносова и теорию тяготения Ньютона и создал гипотезу, до некоторой степени похожую на гипотезу Канта.
Миры, по представлению Ертова, образовались соединением мельчайших телец-элементов, но это были не кантовские частицы неопределенных размеров и с различными свойствами, а атомы, по сравнению с которыми «пылинки представляются огромными телами». Следуя Ломоносову, Ертов утверждал, что все свойства и особенности небесных тел объясняются свойствами атомов.
Точно так же, вслед за Ломоносовым, Ертов считал, что все видимое нами не остается незыблемым, а непрестанно развивается и изменяется, что законы природы едины во всей Вселенной, и никогда не бывает действия без причины.
Рождение миров, по мысли первого русского космогониста, происходило в борьбе сил притяжения и отталкивания, эта борьба создала все видимое нами разнообразие небесных светил и упорядочила движение планет в солнечной системе.
Академия наук гипотезу Ертова не одобрила и вернула рукопись автору. Это не обескуражило юношу, и он решил издать ее самостоятельно. В течение трех лет Ертов написал и издал весьма обстоятельную энциклопедию астрономических знаний под названием: «Начертания естественных законов происхождения Вселенной». Основную часть этого сочинения составляла космогоническая гипотеза автора.
Произведение Ертова пользовалось успехом у читающей публики, и в 1805 году оно было переиздано в сокращенном и переработанном виде. Ертов самым решительным образом повычеркивал из книги все упоминания о боге. Через 6 лет понадобилось новое издание, а еще через 9 лет, в 1820 году, «Мысли о происхождении и образовании миров» вышли из
Деятельность Н. Д. Ертова и успех его книг вызвали недовольство царского правительства и в первую очередь министра просвещения. Министром просвещения был тогда А. Н. Голицын, который по словам Пушкина
В угодность господу, себе во утешенье Усердно задушить старался просвещение.Голицын распорядился, чтобы цензоры вычеркивали из печатающихся книг всякое упоминание о происхождении мира. Вскоре последовало новое распоряжение: университетским профессорам было запрещено рассказывать в своих лекциях о происхождении и древности земного шара.
На протяжении почти что целого столетия после Ертова в России не появлялось более ни одного самостоятельного и мало-мальски крупного сочинения по космогонии. Нарушить этот запрет осмелился в 1915 году гениальный ученый-самородок Константин Эдуардович Циолковский.
Подлинную и полную свободу научного творчества и возможность разрабатывать плодотворные космогонические гипотезы русские ученые получили только после Великой Октябрьской революции.
Лаплас объясняет мир
В 1768 году Пьер Симон Лаплас, оставив должность учителя математики в школе маленького французского городка Бомона, приехал в Париж попытать счастья.
Скромный, по-провинциальному одетый, юноша бродил по улицам огромного города, разыскивая квартиру Даламбера. В кармане Лапласа лежали рекомендательные письма, адресованные этому ученому. Лаплас надеялся найти применение своим недюжинным математическим способностям, и от покровительства Даламбера зависело его будущее. Даламбер был очень влиятельным человеком не только во Франции, но и во всей Европе. С ним переписывалась русская императрица Екатерина II, а к прусскому королю Фридриху II Даламбер ездил запросто погостить. Его научные труды с благоговением читали все ученые. Одно слово Даламбера могло открыть Лапласу двери в науку.
Разыскав дом, в котором жил его будущий покровитель, Лаплас переслал ему рекомендательные письма и тщетно ждал ответа. Даламбер, повидимому, выбросил их в мусорную корзину, не читая.
Лаплас попробовал застать Даламбера в Академии наук, на лекциях или поговорить с ним на улице. Но маститый ученый, встретившись с Лапласом, отстранял его и проходил мимо, явно не желая разговаривать. Даламбер был знаменит. Его постоянно осаждали десятки просителей. Настойчивого юношу он причислял к обычным просителям и избегал его.
Прислуга Даламбера признала Лапласа, и едва открывалась дверь, он слышал неизменный ответ:
— Господина Даламбера нет дома!
Иногда Лапласу, вместе с другими посетителями, удавалось проникнуть в приемную, и он часами сидел, дожидаясь приглашения хозяина. И, не дождавшись, уходил.
Свыше двух недель Лаплас безуспешно пытался поговорить с Даламбером.
Однажды Лаплас просидел в приемной почти целый день, он перебирал в уме всевозможные способы добиться приема, и вдруг ему пришла счастливая мысль. Он сел к столу, взял перо и написал сочинение по механике, в котором излагал свои взгляды на развитие этой науки в будущем. Это сочинение он адресовал Даламберу и ушел.