Рождение женщины. Истории возможных превращений
Шрифт:
То ли засмеялась баба Яга, то ли закашляла — непонятно. А когда прокашлялась, сказала:
— Ну уж, не думай, что легко отсюда выберешься. Ко мне, знаешь ли, просто так не приходят. Раз ты явился, да еще сам, по доброй воле пришел, так и получишь все, что тебе причитается. Ну-ка, давай, в избу заходи.
Уж насколько непослушным Ивашка был — а тут ослушаться не посмел. Ноги сами в избу внесли. А там уже печь вовсю растоплена, и тесто в кадке на подходе, и лопата рядом с печью большая такая, железная. Баба Яга эту лопату — хвать, и говорит:
— Ты на лопату-то садись, садись!
Тут
— Ты что, — промолвил он, — вот так сразу есть меня будешь?
— Вот еще! — фыркнула баба Яга. — Очень нужно! Я этот каннибализм никогда не одобряла. А потом у меня еда и повкуснее найдется. А тут что есть-то — тьфу, одни косточки. Так что давай, глупости не говори, а на лопату садись. Да не дури ты, малец, для твоего же блага!
Врет! — подумал Ивашка. — Сожрать меня хочет, как пить дать.
Тут ноги снова его слушаться начали, и он не будь дурак как выскочит из избы, да как побежит, что было сил. А баба Яга на крыльцо выбежала, да вслед ему кричит:
— Дурень! Куда ты мчишься? Вернись! Ведь я тебе же добра желаю! Среди людей тебе не жить, не будет жизни-то, все равно сюда вернешься, да как бы по-о-о-здно-о не бы-ы-ло-о!
Последние слова ее уже эхом растаяли среди деревьев, но Ивашка еще долго бежал без остановки. И только увидев, что лес кончился, и он оказался на поляне, остановился перевести дух.
Еще поблуждал немного, а потом и к родной деревне вышел.
А там его уж и не чаяли живым увидеть. То-то радости дома было!
Однако очень скоро все начали замечать, что совсем не тот Ивашка вернулся, что в лес уходил. Шел озорным да веселым, а возвратился хмурым да понурым. И озорства свои прекратил с тех пор, и вообще тише воды, ниже травы стал. Родители сначала радовались — мол, присмирел парень, посерьезнел, да и хорошо. А потом встревожились — что-то он все молчит, никогда не улыбнется. Что с ним в лесу случилось — никому не рассказывает. Да потом привыкли.
Но вот вырос Ивашка, и стал Иваном, потому что большой и сильный парень оказался, да все такой же хмурый, угрюмый. Девки деревенские его побаивались, ни одна не решалась подойти к нему и заговорить. И когда пришла пора жениться, выяснилось, что ни одна не хочет его женой стать. Уж отец с матерью сватов засылали-засылали, а везде отказ получали. До тех пор, пока ни одной не сосватанной девки уже не осталось ни в их деревне, ни в соседних. Да Иван и сам как-то жениться не торопился. Все какую-то думу тяжкую думал, на деревенские гулянки и посиделки даже и глаз не казал…
Шло время, пришла пора помирать отцу и матери, а Иван все один, без семьи, и внуков родители от него так и не дождались. И вот похоронил он отца, а потом и мать, остался один-одинешенек. В деревне его бобылем звать стали, и все чаще шушукались за его спиной соседи: мол, негоже нам тут бобыля терпеть, он породу человеческую портит, не хочет как люди жить, семьей, потомством обзаводиться. Еще вслед его дурному примеру и у других дети родиться перестанут. Надо бы извести его, пока не поздно.
И однажды чуть ли не все жители деревни решили изгнать Ивана прочь, подальше в лес. Не нужен он тут такой, хмурый, нелюдимый да одинокий, что своим видом всю картину общего благополучия портит. Пожал плечами Иван, но спорить не стал. Решил, что и впрямь уйдет в лес, будет жить один. В самом деле, ведь вот как получилось, не может он по-людски жить. А почему так — и сам не знал.
Собрал он нехитрую котомку, да и в лес отправился. А куда ж идти ему? Подумал он, что и впрямь к бабе Яге ему надо, раз после встречи с ней эти напасти с ним случились.
Шел он день, два, три, и набрел, наконец, на избушку бабы Яги. Теперь-то он не боялся, что она его съест — ему ли с его силой недюжинной с хилой старушкой не справиться? Пусть даже и чары у нее колдовские — а не боится он, и все тут.
Сказал, как положено:
— Избушка, избушка, встань ко мне передом, к лесу задом!
Повернулась избушка, и вышла из нее баба Яга.
Узнала его сразу, хоть и изменился он сильно. А вот она - все такая же осталась.
— Ну что, пришел, Иван, как я и предрекала? — спрашивает баба Яга ехидно так, с усмешечкой.
— А что мне еще оставалось делать? — вспылил Иван. — Если ты, дура-баба, порчу на меня навела? Кто мне вслед кричал, что, мол, не смогу я с людьми жить? Вот я и не смог. Изгнали меня из деревни по твоей милости. Так что давай, порчу снимай, а то я сам тебя в печь затолкаю, и не посмотрю, что ты уже тыщу лет на свете живешь и еще столько же собираешься…
— Ну-ну, не горячись, — продолжает посмеиваться баба Яга. — Никто на тебя порчу не наводил. Где ты таких глупостей набрался? Не порчу я на тебя навела, а судьбу твою открыть хотела! Она ведь необычная! Дар у тебя особенный. И на роду тебе написано своим путем идти, чтобы дар твой не пропал, а пользу большую миру и людям принес. А ты судьбу свою принять не захотел. Сбежал трусливо.
— Судьбу, говоришь, открыть хотела? — засомневался Иван. — И для этого в печку, значит, засунуть меня собиралась?
— Тьфу, неуч! — плюнула в сердцах баба Яга. — Да ты никак все думаешь, что я тебя зажарить и съесть собиралась? Обряд это такой, обряд специальный! Я тебя должна была тестом обмазать, как следует, да на одну секунду только огнем-то опалить, чтобы судьба твоя недоделанная, непропеченная пропеклась как следует, чтобы ты на путь-то тебе предназначенный готовеньким встал. И все бы у тебя было: и семья, и детки, и первым человеком ты в своей деревне сделался бы, за советом и помощью к тебе и стар и мал бежал бы! А так что? Непропеченным, сырым так и остался. Ни то, ни се, ни рыба, ни мясо, ни тесто, ни пирог. Кому ты нужен такой-то? Сам себе даже не годен.
Опешил Иван, стоит, затылок чешет, не знает, что и сказать. А вдруг не врет бабка?
— А, была — не была, — говорит, — сажай меня, бабка, в печь, все равно терять уже нечего.
— Ишь, захотел, — усмехается бабка. — Да ты на себя-то посмотри! Здоровый какой, в печь не влезешь! И теста на тебя не напасешься! Нет уж, поздно. Тогда надо было, когда предлагали. А теперь иди, ищи свою судьбу сам. Далеко ты больно ушел от нее, вот и потерялась она. Отыщешь — твое счастье, а нет… Ну, значит, так всю жизнь свою и прокукуешь в одиночку. Знать, такая у тебя судьба теперь.