Рождение
Шрифт:
Младенец засмеялся и, не колеблясь, исчез в темноте ночи.
Куда сейчас он идет и что потом будет?
В глазах Маи пуповина, короткий конец которой торчал из младенца, навсегда осталась олицетворением черта.
Со стороны Токийского залива донесся гудок парохода. Звук был похож на вой волка, на крик по крайней мере живого существа. Где-то рядом, отзываясь, залаяла собака. И море близко, и улица, где живут люди, не так далеко, как она думала. Несмотря на это, здесь правят законы совершенно другого мира.
Прилив, наверно, сменился на отлив. Ничего особенного
Маи беспомощно улыбнулась и сосредоточила свой взгляд на темноте в том месте, где исчез младенец, и подумала о его будущем.
Потом она пожелала, чтобы наступило утро, но ночь, похоже, будет еще долго тянуться. Маи не была уверена, что останется в сознании до рассвета.
Вдруг она неожиданно почувствовала, будто звезды спустились к ней. Или ее тело поднялось?.. Состояние не такое уж плохое.
Смерть подошла.
Лимонное сердце
1
Ноябрь 1990 года
Сценой сна был небольшой, рассчитанный примерно на четыреста человек, привычный, родной театр. Он находится не в зрительном зале, не на сцене, а в звукооператорской студии, расположенной позади зрительских мест так, что прямо напротив снизу видна сцена, а ему поручено отвечать за звук. Перед ним — освещенная стойка с микшером и бобинным магнитофоном. Сидя на стуле, он кладет указательный палец правой руки на кнопку «play» на магнитофоне и, регулируя левой рукой баланс звука на микшерской пульте, внимательно наблюдает за действием на сцене. Совершенно ясно, что это сон. И хотя он знает, что будет дальше, он не может прервать его и проснуться... его уже перестала удивлять возможность осознавать себя таким образом. Разве можно пребывать в неясном состоянии, балансируя на границе сна и пробуждения?
Звукооператорская студия, которая находилась по соседству с осветительным цехом, играла важную роль в развивающемся на сцене спектакле. Наблюдая за действием спектакля, ловя сигналы режиссера, действуя одновременно с осветителем, он в положенный срок включал музыку и звуковые эффекты, согласуясь с расписанием тайминга. Эта труппа была особенно щепетильной в отношении музыки. Движения актеров и их реплики подстраивались под ритм мелодий, и стоило выйти из тайминга, как стройность спектакля разрушалась. Следовательно, от звукооператора постоянно требовалось быть внимательным и не расслабляться до конца пьесы.
На сцене любимая им молодая актриса сосредоточенно играла долгожданную роль. Это был ее первый выход, и она была поглощена этим важным моментом, который мог повлиять на всю дальнейшую ее актерскую судьбу.
Поскольку он лично был заинтересован, приходилось быть особенно внимательным, чтобы вовремя включить звук и нажать кнопку «play», сосредоточиваясь до кончиков пальцев. От напряжения на подушечках выступал липкий пот.
Сейчас, по ходу пьесы, она должна была спеть несколько куплетов из песни. Если нажать кнопку «play», включится запись и из микрофона перед сценой должна была политься смонтированная мелодия.
Кнопка «play», включение.
Однако из микрофона вместо ожидаемой лирической песни появляется незнакомый звук. Совсем не музыка, напротив, даже для звукового эффекта это слишком жуткий звук. Его плохо слышно, но он напоминает человеческий стон. Его достаточно, чтобы разрушить спектакль.
Бобины, крутящиеся перед глазами, несомненно, были смонтированы своими руками. Он четко знал, где и какие звуки записаны.
...Кто, когда и как вставил этот звук?
Он был не в состоянии придумать, как выйти из положения, объятый ужасом и паникой. В довершение всего в зале раздался телефонный звонок, который должен прозвучать в следующей сцене... Все вышло из-под контроля.
Неопытная молодая актриса еще не умела импровизировать. Она перестала играть и смотрела вверх на звукооператорскую студию. Так как в зрительном зале отсутствовал свет, а в звукооператорской горела подсветка, со сцены она хорошо была видна.
Молодая актриса в упор смотрела на него, и постепенно ее глаза переполнились негодованием.
... Черт, ты испортил мне первый спектакль!
«Я ничего не мог поделать. Я совершенно не представлял, откуда взялся этот жуткий стон. Нечего меня обвинять. Это я пострадал».
Он хотел оправдаться, но не может сказать ни слова, и тело, затвердев, перестало двигаться. Будто в оковах.
Теперь уже все актеры на сцене перестали играть и смотрели в сторону звукооператорской, даже зрители оборачивались. Ощущать всем телом осуждающие взгляды становилось невыносимо.
...Это не моя вина, не моя.
Слова, не произнесенные вслух. Голос из глубины души, почему-то усиленный микрофоном, раздался в театре:
— Это не моя вина, не моя.
Попытка оправдаться подлила масла в огонь, и по залу пронесся ропот осуждения.
Но самый бичующий среди всех взгляд принадлежал молодой актрисе, играющей свой первый спектакль. Девушке, с которой они одновременно поступили в театральную студию, с которой вместе учились и которую за время общения он полюбил... Он хотел ей помочь, но не мог. Нет, какое там, он мешал. До зубовного скрежета обидно, что сейчас он таким образом лишал ее будущего... Даже если он скажет ей «люблю», то ничего не изменится.
Раздирая грудь, обливаясь липким потом, Тояма очнулся ото сна.
Проснувшись, Тояма сначала не понял, где находится. Переведя дыхание, он осмотрелся. Зеркальный потолок... круглая кровать, на которой невозможно привыкнуть спать... на этой большой кровати рядом сидит женщина, завернутая в банное полотенце.
Он попытался рассмотреть лицо женщины, но внезапно грудь пронзила боль, будто ее крепко стянули. Он почувствовал, как по спине пробежала дрожь и выступил холодный пот. В последнее время он слишком часто ощущал боль в груди и спине. Тояма забеспокоился — неужели снова, все-таки лучше показаться врачу.