Рожденная для славы
Шрифт:
— Это верно.
— Виновны также банкир Ридольфи и королева Шотландская.
— Спасибо за верную службу, — сказала я. — Я не забуду ваших заслуг.
— Счастлив быть полезным вашему величеству.
— Сейчас пошлю за Сесилом, и вы расскажете ему все это еще раз. А потом посоветуемся, как быть.
Мои враги затевали чудовищное злодейство. Теперь ничто не могло спасти Норфолка.
Учуяв опасность, Ридольфи сбежал в Италию, где, как мне рассказывали позднее, его принял сам папа, всячески обласкал и наградил.
Мария неопровержимо доказала, что является моим заклятым врагом. Среди захваченной переписки были письма, написанные ею собственноручно. Она соглашалась взять Норфолка в мужья, знала, на каких условиях заговорщикам обещана помощь Филиппа Испанского и герцога Альбы.
Некоторые из моих советников говорили:
— Не упускайте шанс, ваше величество. Уберите эту женщину со своего пути раз и навсегда.
Я провела в размышлении несколько бессонных ночей. Да, Мария виновна, она задумала свергнуть меня, а если понадобится, то и умертвить. Таким образом, ее участие в заговоре неоспоримо. История с Дарнлеем могла повториться.
Словом, у меня имелось достаточно оснований, чтобы отправить ее на эшафот.
Странно, но я не могла этого сделать. Да, я ненавидела Марию, я хотела от нее избавиться, она представляла собой прямую угрозу мне и государству, но рука не поднималась казнить ее. Во-первых, Мария — королева. Не может одна монархиня убивать другую. Королевский сан требует уважения.
Ну а кроме того, я не была так уж уверена, что действительно желаю ей смерти. Мария безумно меня злила, но в то же время я испытывала к ней острейший интерес. Мне нравилось выспрашивать о ней, узнавать подробности о ее жизни — ни одна другая женщина не вызывала во мне подобного любопытства. Я знала, что не подпишу ей смертный приговор.
Зато приказала утроить охрану. Больше не будет никакой изменнической переписки. Мария — моя пленница и останется таковой до конца своих или моих дней.
Но по поводу Норфолка сомнений у меня не было.
В жаркий июньский день он поднялся на эшафот, где его поджидал палач с топором в руках.
РЕЗНЯ
Я была потрясена непримиримостью, которую проявили Испания и папа Пий, согласившись участвовать в направленных против меня заговорах. Нужно было добиваться сближения с Францией — если не подлинного, то хотя бы мнимого. Поэтому, когда Екатерина Медичи предложила мне выйти замуж за ее сына герцога Анжуйского, я сделала вид, что всерьез обдумываю сей проект.
Королева Екатерина была полновластной владычицей Франции. Ее сын Карл IX, человек взбалмошный, а по утверждению многих, даже безумный, целиком подчинялся воле матери. Многие считали, что королева Екатерина отравила своего старшего сына Франциска, первого мужа Марии Стюарт, дабы возвести на престол более покладистого Карла. Не знаю, что там произошло с Франциском, но так или иначе после его смерти вся власть сосредоточилась в руках королевы-матери. И вот теперь ей захотелось сделать королем
Мы долго и подробно обсуждали все выгоды этой женитьбы с Сесилом, которого я недавно сделала лордом Берли. Мой министр давно заслужил награду, ею и стал баронский титул.
Герцогу Анжуйскому было девятнадцать, мне тридцать семь, поэтому в последний момент можно было отказаться от брака, сославшись на слишком большую разницу в возрасте. Разумеется, принц был католиком, а мои подданные вряд ли согласились бы на католического консорта. Достаточно вспомнить, сколько несчастий принес стране брак моей сестры с Филиппом Испанским.
Твердо зная, что этому браку не бывать, я тем не менее с большим удовольствием вела переговоры с французами. Ведь я не отказывала окончательно даже Роберту, чтобы он продолжал надеяться и не сбежал к какой-нибудь другой женщине, в чьих жилах течет королевская кровь. Раз уж я не вышла замуж за человека, которого люблю, иноземному принцу и вовсе рассчитывать не на что. Царственное происхождение претендента меня не волновало — во мне и так текла кровь королей. Однако мне хотелось, чтобы весь мир знал: королева Английская сохраняет девственность вовсе не потому, что не находится желающих просить ее руки.
Я получила огромное удовольствие от бесед тет-а-тет с Ламот-Фенелоном, французским посланником. Посол расписывал мне несравненные достоинства герцога Анжуйского и пламенную любовь принца к моей особе.
Уолсингэм позаботился о том, чтобы при французском дворе имелось достаточное количество наших шпионов, и они регулярно докладывали об истинном положении дел, поэтому я знала, что герцог Анжуйский без памяти влюблен в принцессу Клевскую. Стало быть, его желание жениться на мне вызвано лишь стремлением заполучить английскую корону.
Мои разговоры с Ламот-Фенелоном проходили примерно так. Посол бросал на меня восхищенные взгляды и говорил, что герцог Анжуйский может стать достойным супругом такой красавицы.
— Только он, и больше никто, — уверял меня посол.
— Да-да, — легкомысленно отвечала я. — Этот молодой человек достоин высокой судьбы. Однако вряд ли ваш принц может всерьез увлечься несчастной старухой, которая и не помыслила бы выйти замуж, если бы страна не нуждалась в наследнике. Моей руки добивались многие, но всем этим людям нужна была не я, а мое королевство. Великие мира сего вступают в брак, не видя друг друга до свадьбы, ибо нам не дано выбирать свою судьбу.
Бедный Фенелон! Мои слова смущали его, но, разумеется, он не подавал виду.
— Взять хотя бы вашего короля, — продолжала я. — Теперь он женат и, должно быть, вкусил все прелести семейной жизни.
Фенелон уверил меня, что так оно и есть.
— Будем надеяться, что ваш монарх не последует примеру своих галантных предков. Если он пойдет по стопам отца и деда, добродетельного супруга из него не получится.
Француз вконец стушевался, ибо никак не мог взять в толк, каково мое истинное отношение к предлагаемому браку. Я собиралась и впредь держать его в сомнении на сей счет.