Рожденные бурей
Шрифт:
Раевский наблюдал за беспокойными движениями солдата.
– Знаете, что я вам скажу, Пшигодский? – не сразу ответил он. – Не всегда следует рассказывать все, что хочется рассказать. Вы мне кажетесь порядочным человеком. Но теперь не такое время, чтобы говорить лишнее там, где без этого можно обойтись. Вот, например, не наступи вы немцу на мозоль, мы с вами были бы теперь уже дома…
Солдат подсел к нему на нары.
– Что правда, то правда! Но, знаете, бывает такой час, когда душе скучно. И надо кому-то рассказать об этом. Особенно, если чувствуешь, что он разберется во всем по-человечески. Вот я сейчас почти дома, а радости большой от этого нет у меня…
– Почему?
– Да
Натерпелись мы там беды! Тридцать пять копеек на солдатскую душу в день! А офицерам – семь рублей. Солдаты гибли от тифа и голода, а офицерье и в ус не дуло… Тут пришла революция. Семнадцатый год мы проболтались ни туда ни сюда. А вот как большевики взяли кого следует за жабры, тут и мы, пленные, тоже зашевелились. Нашелся среди офицеров отчаянный парень – венгерец, лейтенант Шайно. Так он нам прямо сказал; «Расшибай, братва, склады, забирай продукты и обмундирование!» Мы так и сделали. Только большевистская революция туда еще не дошла. Нас и распатронили. Шайно и нас, заводил из солдат, упрятали в тюрьму, собрались судить военно-полевым. Но тут началась заваруха! Добрались большевики и до наших лагерей. Всех освободили. Пошли митинги. И вот часть пленных решила поддержать большевиков. Собралось нас тысячи полторы, если не больше, – венгерцы, галичане… Все больше кавалеристы. Вооружились, достали коней. Захватили город. Открыли тюрьму. Нашли Шайно и сразу ему вопрос ребром: «Если ты действительно человек порядочный и простому народу сочувствуешь, то принимай команду и действуй».
Лейтенант долго не раздумывал: «Рад стараться. Давайте, – говорит, – коня и пару маузеров!» И пошли мы гвоздить господ русских офицеров. И так это мне понравилось,
Пшигодский замолк и сидел неподвижно, устало свесив голову.
– Зачем ты мне про свои дела у большевиков рассказываешь? Человек я для тебя чужой, только что едем три дня вместе. Нарвешься ты когда-нибудь с такими разговорами на негодяя и сам себя к стенке поставишь, – тихо сказал Раевский.
– Это я для вас, чтобы не косились…
– А что тебе до меня? Смотрю я, чудной ты какой-то. Подъезжаешь ты будто не с той стороны. Давай бросим и ляжем спать.
В арестантскую прокрались сумерки. Утихал гул людских голосов за стенами. Слышно было, как по стеклам хлещет дождь…
– Я вас, товарищ Раевский, только теперь узнал, когда шапку сняли. Три дня думал, где я вас видел? Очень вы похожи на комиссара сводной интернациональной бригады. Только место вам здесь неподходящее и фамилия другая – того звали товарищ Хмурый. А приглядеться к вам – выходит одно и то же… Вот я и рассказал, чтобы не косились. Видите, не такие уж мы чужие.
Раевский усмехнулся в седые усы.
– Бывает же такое сходство! Только это сходство опасное, – могут вздернуть на перекладине ни за что ни про что…
Пшигодский положил руку на плечо Раевского.
– Можете быть уверены, товарищ Хмурый… извиняюсь, товарищ… то есть пане Раевский. Я не даром провел полгода в Красной Армии – кое-чему научился…
За стеной послышался грохот подходившего поезда. Снова гул людских голосов. Кто-то отпирал дверь. В коридоре – резкие выкрики команды. В арестантскую ввалилась толпа австрийских солдат всех родов оружия. Когда комната наполнилась ими до отказа, немецкие драгуны закрыли дверь. Сразу стало шумно и тесно. Солдаты размещались на нарах, на полу, на подоконнике, на ящике, заменявшем стол.
Бравый кавалерист с орденом Железного креста на груди подмигнул Пшигодскому:
– Тоже отступаешь, камрад? Ты что, погоны сам снял или тебе их этот обер-сукин сын пооборвал?
– Я – военнопленный. А вы что, ребята, домой? – невольно улыбаясь, спросил Пшигодский.
За кавалериста ответил крепыш с ефрейторскими нашивками.
– Да, в бессрочный отпуск.
Кругом засмеялись.
– Домой, карасей ловить.
– Жены ультиматум предъявили: если не вернемся, то получим отставку. Вот мы и торопимся.
Из угла кто-то недовольно буркнул:
– Видно, что поторопились. Говорил полковой совет – двинуться целым полком! Тогда бы от этих драгун только мокрое место осталось!
– Не унывай! Наши подоспеют – выручат.
– Когда плотину прорвет, дыру шапкой не заткнешь…
– Навоевались, хватит!
Совсем стемнело. Солдаты зажгли свечу, раскрыли сумки, принялись ужинать.
– Подсаживайтесь, камрады! Небось голодны? – пригласил Раевского и Пшигодского кавалерист, открывая ножом банку консервов.
Раевский поблагодарил. Пшигодский охотно согласился: он уже два дня не ел.
– Так ты из России, камрад? Ну, как там? Говорят, жизнь невозможная. Правда? – спросил его пожилой пехотинец.
– Кое-кому там действительно жарко – фабрикантам, помещикам и всем, кто при царе верхом ездил на таких, как мы с тобой. Их большевики прижали так, что они еле дышат. Ну, а рабочие и крестьянство, так те воюют. Сам знаешь, лезут на них со всех сторон, – забывая, где он находится, ответил Пшигодский.