Рожденные в пламени
Шрифт:
Отголоски хора быстро затихли, и снова воцарилась тишина.
— В чем наша цель?
Отец Огня сжал рукоять и убедился, что братья последовали его примеру.
— Сохранять стойкость и избегать гордыни. Стать хранителями и защитниками.
Отец Огня поднялся, и движения его фигуры, облаченной в броню, отразилась в обсидиане и в позах братьев, также вставших с колен.
—
Оголовье его крозиуса вспыхнуло пламенем. Пятьдесят воинов не шелохнулись, и лишь их чешуйчатые доспехи, казалось, ожили в отблесках огня.
— Никогда не познать славы. Не принести возмездия.
Отец Огня еще выше поднял горящий крозиус, а затем коснулся им поверхности масла, доверху налитого в железный сосуд. Оно мгновенно вспыхнуло, жаркие сполохи заметались по залу, освещая статуи павших героев, ставшие свидетелями приношения обета.
— Кто мы?
– громогласно продолжал он.
— Мы - Лишенные Шрамов!
– взревели воины. — Сыны Ноктюрна. Саламандры и Огненные Змии. В нас течет кровь Вулкана, и мы никогда не забудем свой долг!
Вернувшийся полумрак снова настроил всех на угрюмый лад.
— Вот в чем смысл жертвенности...
– негромко произнес Отец Огня, поворачиваясь к единственному выходу из зала. — Разойдись!
Пролог. Артефакт
Его называли мастером, но Вулкан уже знал истину. Он был кузнецом-оружейником, точно так же, как и его братья, Феррус и Пертурабо. И в этом подземелье он, повинуясь своему призванию, создавал ужасные чудеса, шедевры, которые Т’келл теперь по его воле должен был уничтожить.
— Ты первый и единственный из моих сынов, кто видит это хранилище, — сказал Вулкан. — В этих стенах лежат все артефакты, которые я когда-либо создал.
Примарх, негромко повторяя имя первого змия, зажег факелы, и в их неярком свете из теней проступили созданные им чудеса. Его глаза видели каждое из них, несмотря на сумрак.
Только ему были известны их имена, поскольку он сам их и выбирал.
Песнь Энтропии.
Пламенеющий Молот.
Наковальня Опустошения.
Возможно, звучит излишне поэтично, но в данном случае это простительно. Вулкан знал, что имена обладают силой. Дать вещи имя означает наделить ее личностно, вдохнуть жизнь в косный предмет, сделать его реальным, значимым. Теперь это были не просто изделия из стали и адамантия, а наследие Вулкана, оставленное им сыновьям и характеризующее его лучше любых мемуаров.
Но все это следует уничтожить, даже если ему суждено вернуться с Исствана Пять. Галактика изменилась. Она
— Какие сокровища... — выдохнул Т’келл, и в его глазах Вулкан увидел не только восхищение, но и страх.
Примарху предстояло отправиться на войну, потому что и сам он был инструментом разрушения, только выкованным молотом своего отца на наковальне науки и вдохновения. На мгновение он задумался, имелись ли у Него сомнения насчет своих творений. Если бы представился шанс, не предпочел ли бы Он уничтожить тех, кого создал? Вулкан решил, что теперь уже поздно об этом думать. Но вдруг Император действительно вынашивал такой план, и они с Феррусом, Кораксом, Пертурабо и остальными неосознанно воплощают его, готовясь усмирить Гора? Как, наверное, сейчас смеется Конрад...
Вулкан не сознавал, что, задумавшись, остановился, и его рука в латной перчатке замерла, так и не коснувшись древка копья, пока Т’келл не заговорил снова:
— Надеюсь, твоя нерешительность означает, что ты передумал, владыка.
Если бы только он знал, какое смятение сейчас овладело примархом! И Вулкана радовало, что сын не в силах прочесть его мысли.
— Нет, не так. Артефакты должны быть уничтожены. Но сам я этим заняться не смогу, потому что меня призывают на Исстван. Придется тебе, Т’келл.
— Но что пошло не так?
Вулкан предпочел скрыть истину и прибег к обману. Он не любил лгать своим сынам, но понимал, что это наименьшее зло в сравнении с тем, что происходит в за-рождающемся Империуме, в сравнении с братоубийством и ложью о фальшивых богах. Рядом с этим колоссальным обманом все остальное казалось несущественным.
— Я считал, что сделал неправильный выбор, но этот молот кажется подходящим, — сказал он, берясь за рукоять Несущего Рассвет. — Может, оружие с метафорическим названием прояснит разум моего брата.
Напрасные надежды. Последняя встреча с Гором убедила Вулкана, что следующая закончится кровопролитием. Большая ложь, напомнил он себе, в которую вплетена ниточка истины.
— Умоляю, владыка! — в отчаянии воскликнул Т’келл, опускаясь на одно колено. — Избавь меня от этого поручения. Сохрани хоть что-нибудь.
Вероятно, Вулкан разгневался бы на своего магистра кузни за подобное проявление слабости, если бы не рассмотрел в нем истинную сущность: надежду. Он все еще верил, что творения отца можно использовать во имя благой цели, ради прекращения войны.
— Здесь хранятся орудия, способные уничтожать целые миры, сын мой, — сказал примарх, окидывая взглядом подземелье.
— Или спасать их от гибели, — ответил Т’келл. — Если попадут в нужные руки.
— Мои, например? — спросил Вулкан, наклонив голову, чтобы взглянуть в глаза Т’келла.
В них он увидел не только мольбу, но и гордость. И это подавало надежду.
— Да! Или в руки лорда Дорна. Или Гиллимана. Да хотя бы Русса!
— Встань, магистр кузни. Негоже, чтобы один из моих сыновей умолял меня на коленях, — сказал Вулкан, стараясь подавить гнев при виде унижения воина Саламандр.