Рожденные в завоеваниях
Шрифт:
Астронавты прикрепили меня ремнями в небольшом отсеке рядом с грузовым и мы стартовали. Никто не подготовил меня к боли, к той агонии, от которой внутри все переворачивалось, из-за этой особой тяги, которая теоретически позволит нам перебраться от звезды к звезде менее, чем за одно поколение. Я услышала, как один из мужчин кричит, но рядом с ним находились друзья, чтобы его успокоить. А мне бежать было некуда и некому было меня успокаивать. Я даже ни разу не видела астронавтов до третьего дня пути, когда мы закончили первую серию ускорений и один из них высвободился из механической системы поддержания жизни, чтобы воспользоваться удобствами — мной. Я сопротивлялась, но впустую. Он находился в обществе друзей, мог пользоваться средствами, снижающими боль, а у меня был только мой страх и я еще не полностью восстановилась после старта. Тем не менее я сражалась, сражалась не только против насилия, но и за спасение души. Я проиграла. Я предпочла бы умереть прямо тогда и умерла бы, если бы могла убить себя, но
Но достаточно об этом, брат мой. Ты и так все понял.
Мы провели так больше месяца, и пять раз пережили боль, позволявшую нам завоевывать космическое пространство, о котором человек когда-то лишь мечтал. Это было долгое путешествие, долгое и утомительное, мужчины сильно напились и пребывали в забытьи, когда произошел сбой. Очевидно навигационные приборы вышли из строя или сработали как-то не так, и поскольку астронавты пребывали в ступоре, то заметили ошибку когда было слишком поздно. Мы вернулись в обычный, безопасный космос, и через несколько минут я услышала крики ужаса и поняла, что астронавты бессильны что-либо сделать. Я попыталась освободиться, но ремни держали меня крепко, именно этому я обязана жизнью. Мы подошли слишком близко к какой-то планете, сила притяжения тянуло наш корабль к поверхности, и когда прошли в атмосферу, астронавты все еще отчаянно боролись с инерцией, пытаясь спастись. Но тщетно. А я… я выжила только потому, что отсек, в котором меня держали, забитый инструментами, более ценными для мристи, чем мужчины их собственной расы, отсоединился от обреченного корабля, и совершил жесткую, но гораздо более успешную, чем корабль, посадку.
Мы врезались в планету. Я не знаю, упала я на сушу или в воду. Боль пронзила все тело, я услышала звук взрыва, и огонь обжег мои легкие изнутри. Наконец пришла смерть и обняла меня, и я с радостью приветствовала тьму, которая закрыла ноющие от дыма глаза. Последним возникло ощущение, будто меня кто-то поднял, но я приняла это за грезу, вызванную умиранием, и была счастлива погрузиться в черноту, посулившую мне свободу.
Я проснулась в панике, пытаясь высвободиться неизвестно из чего. Ласковые руки уложили меня вновь, и какие-то голоса, говорящие на странном напевном языке звучали очень близко. Я открыла глаза и туманным взором окинула мужчин и женщин, которые выглядели, как мы, но не совсем так. Вначале я подумала, что оказалась дома. Где же еще можно встретить человека? А затем, наблюдая за незнакомцами, я отметила разницу, и поняла.
Они выходили меня, Бейл, брат мой, с нежностью и добротой. Хотя я все больше и больше отмечала, насколько они другие: по произносимым звукам, по внешнему виду и поведению. Меня все больше поражала их в общем-то человеческая форма.
Они носили скользкую синтетическую одежду, которая практически ничего не скрывала, женщины красили волосы в ярко-голубые, зеленые и пурпурные тона под цвет одежды. Госпиталь, где меня лечили, был оформлен в тех же цветах, а ухаживавшие за мной мужчины носили тяжелые украшения тех же оттенков. Они пытались научить меня своему языку, а я честно пыталась его выучить. Через несколько недель я уже могла изъясняться на основные темы — они держали меня в госпитале даже после того, как я поправилась, изучая мой организм, — но я совершенно не понимала логики этого языка, наполненного звездным символизмом, самих жителей этой планеты я даже не пыталась понять. После долгих обсуждений между собой они решили попробовать еще один язык, более подходящий под мысленные образцы зеймурцев и мою родную фонетику. Этот язык назывался браксинским и я нашла его гораздо более легким, хотя объективно он гораздо сложнее.
Планета, в которую мы врезались, называлась Лугаст, и ее обитатели хорошо ко мне относились. Это был древний народ, который уже давно путешествовал в космосе, поскольку они находились рядом с таким большим скоплением планет, что даже их самые ранние корабли могли исследовать звездные окрестности и возвращаться домой менее, чем за одно поколение. Лугаст был столичной планетой мультизвездного Союза Планет. Я немного узнала об их культуре, и мне понравилось то, что я узнала. Они хотели объединить заселенную людьми галактику, потом идти дальше, к более чужеродным формам и установить с ними культурный обмен.
Теперь я попытаюсь объяснить услышанное от лугастинцев, но на самом деле я не понимаю всего, поэтому тебе придется меня простить, если я нечетко формулирую свои мысли. Они сказали мне, что жизнь — это скорее правило, чем исключение, и большинство солнечных систем с подходящей окружающей средой порождают какой-нибудь вид жизни. Они объяснили мне то, что у них называется параллельной эволюцией и говорит о том, что подобная окружающая среда имеет тенденцию давать рост подобным этапам
Эти лугастинцы были мирным народом, полностью посвящали себя новому объединению человечества и успешному взаимодействию с не-людьми, которые также нередки в галактике. У них было мало недругов и только один настоящий враг. Это планета Бракси, недавно объявившая о себе надменная планетка, которая внезапно вошла в галактическое общество, причем с явными захватническими целями. Хотя Бракси считалась почти первобытной по межзвездным меркам, она фактически, как и Зеймур, была достаточно далеко от лугастинского пространства, и Бракси удалось дать отпор Лугасту, превзойти и в силе, и в дипломатии. Бракси освоила часть космического пространства, на которое никто не претендовал раньше, и при помощи вооруженных сил установила там свою власть.
Когда я поправилась и немного привыкла к своему новому окружению, а также освоила разговорный язык, лугастинцы показали мне звездные карты. Мне понадобилось много времени, чтобы найти наше солнце на этих трехмерных изображениях, поскольку я привыкла к двухмерным, тут же требовалось осматривать участок за участком под всеми углами, пока не стали появляться знакомые созвездия. Наконец я нашла Зеймур — и какую боль я испытала, когда поняла правду! Я не посмела открыть ее моим спасителям. Мы находимся ужасающе близко к Лугасту, и если бы этих людей не привлекли скопления звезд в другом направлении, то они бы нас уже давно завоевали.
И прекрасно, скажешь ты? Нужно радостно их приветствовать? Мы — рабы, брат мой, и должны помнить, что правители обычно принимают сторону правителей, и приход лугастинцев на Зеймур, несмотря на все их добрые намерения, дал бы такую силу мристи, что нам не пришлось бы и мечтать о том, чтобы вырваться из-под их гнета. Поэтому я ничего не сказала. Я просматривала карты день за днем и заявила, что не вижу никаких знакомых звезд и небеса мне совсем неясны. Наконец лугастинцы смирились с этим и оставили меня в покое.
Я была удовлетворена — теперь я увидела впереди какую-то надежду на то, чтобы остаться в этой чарующей цивилизации. Но до того, как мои мечты стали реальностью, обстоятельства изменились и Лугаст оказался потерян для меня навсегда.
Все случилось мгновенно. Я гуляла перед госпиталем и ничего не вызывало у меня подозрений. Я не могла даже предположить, что здесь меня поджидает опасность. Меня внезапно схватили и потянули под прикрытие кустов, зажав рот сильно пахнущей тряпкой. Я даже не сопротивлялась — так была ошарашена. Склонившееся надо мной лицо ужасало: бесцветная кожа, заостренные черты и безжалостные глаза, черные, волосы того же цвета. Это было мое последнее впечатление, затем я погрузилась во тьму. Проснулась связанная, на борту какого-то маленького транспортного средства, которое я быстро идентифицировала, как межзвездный корабль. Дисплеи вокруг меня демонстрировали чужие небеса. Неподалеку сидели трое мужчин: тот, который меня схватил, с чисто выбритым лицом и очень суровым видом, и еще двое, черты лиц которых казались мягче, — у того, кто управлял кораблем, была борода. Один из них заметил, как я шевельнулась, и локтем толкнул своего черноволосого товарища.