Шрифт:
[1]
Идея родилась ноябрьским утром в Планетарном клубе.
Но прежде чем описывать впечатление, произведённое ею на мистера Джозефа Дейвиса в курительной комнате клуба после завтрака, лучше, пожалуй, рассказать читателю кое-что о нём самом.
Начнём с начала. Родился он в конце столетия, во время весеннего равноденствия. Он пришёл в мир с живым и бойким умом, и его смышленость была отрадой матери и нянек. Как и полагается представителю
Няня рассказывала и пела ему; мать пела и рассказывала; в своё время явилась гувернантка и стала рассказывать; потом домашняя учительница, и школа, и множество людей, и картинки, и книжечки с односложными словами, затем множество обыкновенных книг, затем толстый сладкоречивый священник, и всякие сухопарые мальчишки, и разный пёстрый народ – все продолжали рассказывать и рассказывать ему. И так всё больше прояснялась его картина мира, его представление о самом себе и о том, что ему надо было делать, что он должен был и хотел делать.
Но лишь очень постепенно начал он сознавать, что в его картине мира есть нечто, чего, может быть, нет в картинах мира окружающих людей. В общем мир, который они преподносили ему, казался реальным и правильным – и только, больше ничего. Есть, как они утверждали, хорошие люди, просто хорошие, и плохие вещи – ужасные, и вещи отвратительные, о которых даже и думать нельзя никогда, и есть люди хорошие и плохие, и просто чудесные люди, которых надо любить, превозносить и слушаться, и люди, которые вам не нравятся, люди богатые, которые вас преследуют, если вы что-нибудь у них возьмёте, и переедут вас автомобилем, если вы зазеваетесь, и люди бедные, которые за небольшие деньги оказывают вам услуги, и всё это очень мило и ясно, определённо, и вы идёте своим путём с оглядкой и счастливы, и довольно часто смеётесь.
Ему рассказали, что левантинский бог восточного происхождения, бог Авраама, Исаака и Иакова, создал весь мир, звёзды и атомы, всё целиком в шесть дней, и создал замечательно и идеально, и пустил всё это в ход, и после кое-каких неизбежных неприятностей, грехопадения и потопа, устроил земное счастье, благополучие и вечное блаженство Иосифу, что казалось ему весьма приятным положением. А потом ему показали удивительные изображения Адама и Евы, Каина и Авеля и дали ему поиграть Ноевым ковчегом и рассказали простые библейские истории.
И вот в то же время ему попалась в доме книга с картинками животных, совсем не похожих на тех, что забредали в райский сад и плавали в ковчеге. Изображения людей неприятного титекоидного типа, очевидно, живших задолго до того как были созданы Адам и Ева. Очевидно, масса вещей произошла ещё до создания Адама и Евы. Но когда он начал любопытствовать на счёт добиблейского мира и задавать всякие вопросы, очередная гувернантка побранила его и убрала сбившую его с толку книгу.
Его отдали в школу св. Гобарта, а потом в Кэмборн-холл, в Оксфорд.
В Оксфорде он от случая к случаю разговаривал и думал, делая вид, что много думает, и сам воображал, что много думает. Дуализм, промелькнувший у него в детстве,
Важные решения приходится принимать нам всем, а три-четыре университетских года мы выбираем дорогу, и потом у нас уже мало возможностей воротиться назад. У мистера Джозефа Дейвиса были живой ум и бойкое перо, и он уже писал, и писал довольно хорошо, когда кончал. Он решил стать писателем. Отец оставил ему порядочное состояние, и мысль о материальной выгоде над ним не тяготела. Он стал писать о весёлых, более спокойных сторонах жизни. Он был за показное. Он начал писать бодрые и героические книги и бессовестно насмехаться над колебаниями и сомнениями. В том, что я пишу, говорил он, будут знамёна, трубы, барабаны. Никакой сатиры, ничего опровергающего. Социология выходит из моды. Поэтому он обрёк себя. Начал он с популярных исторических романов, затем писал рассказы о всяких подвигах храбрости.
Его первая книга называлась «Король Ричард и Саладин», потом он написал «Поющих моряков». Затем он выпустил «Рази молотом», «Рази мечом», а после этого прошёлся по всей истории человеческого рода, рассказал о громких похождениях Александра, Цезаря и Чингисхана («Могучие всадники»), о елизаветинских пиратах, завоевателях и так далее. Но так как у него были здоровое инстинктивное понимание хорошего стиля и исключительно восприимчивая натура, то чем больше он писал, тем больше читал и учился и – в чём заключалось всё зло – думал.
Ему не следовало думать. Выбрав путь, он должен был, как разумный человек, перестать думать.
[2]
В Планетарном клубе бывает множество необычных бесед. В нём есть ядро любой науки, главным образом, приверженцы точных наук, серьёзные, застенчивые, аккуратные люди, но вокруг них насадились биологи, инженеры, исследователи, чиновники, адвокаты, криминалисты, писатели, и там есть даже один или два актёра. В курительной, где происходит большинство бесед, можно затронуть любую тему, но заметно сильное предубеждение против пережёвывания газет. Поднимаясь по ступенькам клуба, мистер Дейвис попытался отогнать жуткие тени, угнетавшие его дух, и придать себе то настроение, какого можно ожидать от темпераментного оптимиста.
Но, направляясь через вестибюль в столовую, он всё ещё не знал, сесть ему за один из маленьких столиков и оставаться в угнетённом состоянии или занять место за общим столом. Он предпочёл одиночество, но, приняв это решение, тут же раскаялся и после одинокого завтрака попытался заставить себя быть общительным и присоединился к кружку, разговаривавшему между окном и камином. Он устроился рядом с Фоксфилдом, этим волосатым, неопрятным биологом, возбудившим в нём чувство чуть снисходительной приязни. В известной степени направление разговору придавало присутствие нового члена клуба, парламентского адвоката, которому в ближайшее время предстояло блестящее будущее и который сознавал это.
Конец ознакомительного фрагмента.