Рожденный для войны
Шрифт:
Дворец Марика, Атреус
Лига Свободных Миров
15 июня 3057 г.
Томас Марик открыл дверь в комнату, где лежала его жена, и его охватила мелодия «Реквиема» Моцарта. Тихая мелодия заглушала заметное шипение кислорода, подведенного к ее маске, и даже заставляла Томаса забывать о царящем здесь недуге. Именно из-за кислорода свечи вокруг кровати Софины заменили на электрические, впрочем,
Томас тихонько прикрыл за собой дверь и тут же понял, какого эффекта добивалась Софина. Мягкая музыка и нежное освещение вместе со шторами полога уносили его на десять лет назад, в их брачную ночь. Хоть та ночь и не была первой в их жизни, но именно тогда жена предстала перед ним наиболее прекрасной.
Томас понимал, что она хотела остаться в его памяти такой, какой была тогда – красивой, трепетной, полной жизни, любви и веселья, но все же иллюзия не могла быть полной. Электрическим свечам не хватало тепла, они не оплывали, как настоящие. А «Реквием» даже по ошибке нельзя было спутать с более романтической мелодией «Лунной сонаты».
Да и на лице Софины в брачную ночь не лежала кислородная маска, а из вены на руке не торчала игла.
Томас пришел вечером, надеясь, что сможет поговорить с ней, но, увидев, насколько она утомлена и обессилена, отказался от своих намерений. Каждый вдох для нее был пыткой, но он знал, что, стоит ему попросить, и Софина продлит эту муку на дни, недели и даже годы. Ее страстная любовь к нему со временем не ослабела, так же как и любовь Томаса.
Именно потому, что я люблю Софину, я должен ее освободить.
Томас улыбнулся и подошел к Софине слева, чтобы обезображенная шрамами половина его лица оставалась в тени.
– Я пришел, любовь моя, как ты и просила. Софина медленно открыла глаза.
– Мне не страшно…
Кислородная маска приглушала голос, а затрудненное дыхание не позволило договорить фразу. Посиневшие губы еще пытались что-то сказать, но дымка внутри маски скрывала движения губ, и разобрать слова было невозможно.
Томас раздвинул разделяющие их дымчатые занавеси и присел на край постели. Напротив него висел мешочек с физиологическим раствором, соединенным трубкой с иглой, воткнутой в ее правую руку. Через электронную систему контроля сюда же подключались еще два полимерных мешочка, один с желтой, а другой с зеленой жидкостью. Прибор, отключающий мешочки, крепко сжимала дрожащая правая рука Софины.
Томас взял другую руку жены в свои ладони и чуть не вздрогнул, ощутив холод пальцев.
– Ты страсть моей жизни. Ты мать нашего сына, и тебе принадлежит мое сердце. Вез тебя у меня не было в жизни даже надежды узнать безмятежность и радость любви. А без тебя… – Он замолчал, борясь с комом, подступившим к горлу. Софина едва ощутимо сжала его руку.
– Без меня будут другие…
– Нет. Никто не займет твоего места.
– Милый, милый Томас. Ты же такой сильный. У тебя такое сильное мужское начало. У тебя будут, должны быть другие женщины.
– Нет. Быть с другой – оскорблять то, что у нас было с тобой, осквернять
– Томас, ну не будь слепцом. Ведь я же не была первой…
– Может быть, и так, но, видит Бог, ты будешь последней. – Томас крепко сжал ее руку. – Ты единственная, которую я хотел видеть своей женой, и другой не будет. И за гробом я буду верен тебе.
Софина улыбнулась, едва переводя дыхание, затем закашлялась. Томас наклонился, желая убаюкать ее, прижимая к своей груди, и ей действительно стало легче от его прикосновения. Он погладил Софину по безжизненным волосам, стараясь не думать о том, как исхудало ее тело.
Мучительно тонкая рука женщины приподнялась и погладила его по здоровой, гладкой щеке.
– Томас, любовь моя, я так и не стала тебе любовницей.
– Ну что ты говоришь…
Прижатые к его губам пальцы заставили Томаса замолчать.
– Когда я встретила тебя, ты уже был обручен со своим народом. – Она слегка запрокинула голову, собираясь с силами. – Но единственная радость моей жизни состояла в том, что я долго пробыла рядом с тобой. И ты женился на мне по настоящей страсти… потому что твоя жена… твое государство требовало наследника, которого не было.
Томас запротестовал, в то же время понимая, что в ее словах есть доля правды. Конечно же, он выбирал, руководствуясь страстью, и оказался счастлив в своем выборе, но нельзя было отрицать и того факта, что он женился, чтобы дать Лиге Свободных Миров законного наследника на посту главнокомандующего. К тому времени, когда Изиде исполнилось десять лет, стало совершенно ясно, что она слишком взбалмошна и чересчур занята собой, чтобы стать лидером нации. И тень незаконного рождения, окружающая ее, также работала против девочки. Наследник, который мог бы заменить Томаса на троне, стал жизненно необходим, и Софина родила ему сына.
Жена подняла на него глаза.
– Жаль, что я не смогла сделать лучше.
– Тихо, женщина, не говори ерунды. – Томас изобразил мужественную улыбку. – Наш сын справляется с выпавшими на его долю бедами с мужеством, достойным взрослого человека. У него сердце льва. Доктора говорят, что он знает о своей болезни больше, чем они, и что он не жалуется, даже когда ему больно.
– Но ему ведь никогда не править, Томас. И ты знаешь это. – Софина медленно покачала головой. – Сейчас, перед вратами смерти, я совершенно не ощущаю, будто меня разделяют с сыном долгие световые годы. Запомни мои слова, Томас, скоро мы с Джошуа встретимся, я и он. Тебе больно слышать это, я понимаю. Но ты должен знать правду.
– Наш сын здоров.
– Но не так здоров, как ты, любовь моя. – Кашель прервал ее слова. – Тебе понадобится другая жена.
– Я не смогу.
– Ради нации.
– Нет.
– Ради меня.
– Что? – Томас склонился и поцеловал ее в лоб. – Как ты можешь так говорить?
– Я твоя жена, но еще и твоя подданная. Твоя судьба – подчинять свои желания интересам нации. С этим и я смирилась к концу жизни. – Темный кончик языка облизал синюшные губы. – И я не хочу, чтобы моя смерть повредила моей нации.