Рожденный для войны
Шрифт:
— Сволочи! Какие же вы сволочи! — внезапно заорала Аня. И тут же сделала огромный глоток коньяка из бутылки. Поперхнулась, дальше из неё полились рекой самые грязные ругательства, Михаил даже не подозревал, что Аня их знает. Дальше она повторила, уже негромко: — Сволочь ты дед, какая же ты сволочь. Миша, ты понимаешь? Ведь меня, Машку, Яну с Юной — нас же дед на убой отправил. Тебе уже восемнадцать, ты же сильный маг, я видела. Твоего уровня хватит и распечатать без выгорания, и потом всем пользоваться. Для замыкания ключа нужна кровь полусотни жертв? А я тебе скажу, я знаю, я как-то у отца книгу нашла в библиотеке. Он меня за неё выпорол
— Ах ты мразь-то такая… — прошептал Михаил. — Он же знаешь чего мне тогда сказал в последний момент? Что я — прирождённый воин. А потом он мне такой лести наговорил, что я уши и развесил. Всё, чтобы я его случайную оговорку не запомнил.
Михаил-два с самого начала даже не собирался спасать сестёр, ему было на них плевать — и осталось плевать. Пазл головомки сложился окончательно, включая то, чего Михаил-два постарался скрыть. Он проиграл. Не Россию он разрушил, а пытался истребить Воронцовых, затеял Смуту и развязал Гражданскую войну. А дальше Россию решили добить соседи — и как это бывало не раз столетие за столетием, во имя Родины русские тут же забыли свои обиды друг к другу. Наверняка спиной к спине встали Хабаровы, Воронцовы, тысячи других. Потом разберёмся, а сейчас надо Россию спасать. Михаил Столешников не смог отомстить, он не сумел истребить Воронцовых.
И тогда он решил переиграть всё заново. Но законы природы обойти нельзя, ты не можешь вернуться в прошлое? Не беда, можно подыскать дурачка, который поведётся на красивую историю, а дальше подтолкнуть его в нужную сторону. Он хороший воин, пускай он и выполнит грязную работу за тебя. Запомни, Мишенька, ни для чего больше ты не нужен и не способен.
— Мишка, ты прав. О, у меня уже чего-то коньяк закончился, — слегка заплетающимся языком сказала Аня. — И у тебя. Давай, открывай следующую. И мне тоже. Надо эту новость как следует залить.
— С-сейчас. Не рр-разлей только. И стакана у меня нет.
— Да на… мне стакан? И так пойдёт.
Они умудрились на двоих уговорить пол ящика, и наконец-то хмель начал действовать как следует, когда дверь в кабинет выбили по прямому приказу испуганной Маши. Ей донесли, что брат с сестрой заперлись, причём им перед этим занеси целый ящик спиртного. Следом оценить ситуацию вошёл Харитонов. Понятно, что с начальством какая-то проблема, но прежде чем пускать прислугу в помощь, надо проверить, нет ли в открытом доступе каких-то важных секретных бумаг.
— Дмитрий Кузьмич, что с ними? Они же отравление получат, столько пить. Их к врачу срочно надо, — Маша была в слезах. — Вы знаете, что случилось? И так насвинячили, бумаги везде, как бы их не замарало.
Харитонов открыл было рот успокоить, что точно не знает, но
— Мария Кирилловна, срочно зовите врача и прислугу — унести по комнатам. Я вытащу их в коридор, а потом приберусь здесь. И очень прошу, не стоит вам смотреть эти бумаги. Если Михаил Юрьевич и Анна Васильевна посчитают нужным, они сами вам расскажут.
Следующий день Михаил встретил в страшном похмелье. Несмотря на помощь врача и устроенное промывание, а также капельницу и всё остальное, он страдал дичайшей головной болью, тошнотой и оцепенением членов. Маша было пыталась к нему зайти с утра с вопросами, но поняла, что брат всё ещё в абсолютно невменяемом состоянии. Рассердилась, забрала с собой младших сестёр и уехала в город, предупредив, что они вернутся не раньше позднего вечера.
Полдня Михаила рвало, и лишь ближе к вечеру он с помощью слуги смог выйти на свежий воздух. Вроде бы стало лучше, но когда он чуть ли не на руках сопровождающих добрался до кресла, поставленного в парке, силы закончились. Михаил растёкся по креслу, ощущая себя бесхребетной медузой, в теле которой нет ни одной кости. Неожиданно принесли и поставили рядом второе кресло, в котором через несколько минут оказалась Аня, такая же растрёпанная и зелёная, и также без сил.
Несколько минут оба молча смотрели на осенний парк, который уже понемногу загорался золотом и багрянцем. Наконец, Аня заговорила:
— Как мне плохо… И знаешь, что самое паршивое?
— Ты не знаешь, от чего хуже. От коньяка или от того, про что мы с тобой сообразили вчера. Поверь, у меня то же самое.
— Они предали нас. Потому мне сейчас плохо только от коньяка. В жизни не буду больше пить. Я про другое. Помнишь, что мы обещали друг другу тогда по дороге в Ярославль? Я не хочу больше мстить. Наверное, это нехорошо, но мне плевать на них. Я не собираюсь тратить свою жизнь, чтобы у деда в аду появилась компания повеселее.
— Я тоже… не собираюсь мстить. Я и раньше-то к этой идее довольно прохладно относился. Я давал клятву защищать род, а не мстить. А теперь… тем более.
— Как мы это скажем остальным? Мы ведь тогда друг другу обещали.
— А никак. Маша и так нас поймёт. Она с самого начала была против, я знаю. Просто с нами спорить не хотела. Маша — творец, созидатель, а не разрушитель. А младшие… пока ничего, им всё это не интересно сейчас. А как станут постарше и поумнеют — думаю, они нас с тобой поймут и согласятся.
— И что нам тогда делать? Что со всем вот этим? — Аня обвела рукой вокруг.
— А всё то, чего и раньше. Жить. Заботится друг о друге. Знаешь, я ни секунды не жалею, что согласился и что вы оказались рядом. Я сейчас даже не представляю, как раньше жил без вас. Маша будет рисовать, станет великой художницей, я уверен. Яна и Юна — может быть, и дальше останутся актрисами, тоже будут всемирно знамениты. Может быть, найдут себе другое дело по душе. Женя — пока не знаю, она ведь без вопросов у нас маленький гений. Ей бы научиться разбрасываться поменьше и о последствиях думать. А мы с тобой, как и раньше, будем помогать и оберегать, чтобы им никто не помешал. Будем просто жить. Тени прошлого пусть и дальше дрыхнут в своих могилах. И нас не трогают.