Рождественские истории. Мама для Луны
Шрифт:
– Что стряслось?! – в дверь просунулась папина голова.
Затем отец вошёл в комнату и сурово поглядел на девочек.
– Из-за чего ссора? Вам вообще-то спать полагается!
Ханна вручила ему медвежонка. Девочка была так расстроена, что даже не смогла ничего объяснить. Папа повертел игрушку в руках и вздохнул.
– Уже сломана? Ханна, я поверить не могу! Она у тебя всего пару часов!
Девочка проглотила слёзы, а когда попыталась заговорить, оказалось, что её голос дрожит. Это так несправедливо!
– Оливия вытащила мишку из пакета! Я не разрешала ей с ним играть! Я его даже не распаковала!
– Я только хотела посмотреть,
– Потому что ты не отдавала его! – горло перехватили рыдания, Ханна судорожно сглотнула.
Плечи девочки печально поникли. Мишка был безнадёжно испорчен.
– Я могу починить его, когда вернёмся домой, – сказал папа.
В комнату вошла мама, и он продемонстрировал ей обломки.
– Немного клея – и лапа будет на месте. Давай-ка всё снова упакуем. Не переживай, Ханна, мы сможем это исправить.
Отец аккуратно завернул в салфетку то, что осталось от медведя, и положил в золотистый пакет.
– Он будет уже не тот, – прошептала Ханна.
От огорчения она даже забыла поблагодарить папу. Девочка крепко сжала пакет. Слёзы по-прежнему текли из глаз и никак не желали останавливаться.
– Это из-за Оливии! Она всегда всё портит!
– Живо по кроватям, обе! – сердито распорядилась мама. – И чтобы больше ни звука!
Ханна положила пакет на прикроватный столик, под лампу, и забралась в постель. Девочка откатилась к стене и повернулась к ней лицом, безутешно шмыгая носом. Почему она не попросила родителей вмешаться и велеть Оливии отдать мишку? Эх, если бы она не схватила его и не дёрнула…
«Во всём виновата Оливия. Не я», – с тоской думала Ханна.
– Прости меня, Ханна, – прошептала в темноте Оливия.
Но девочка ничего не ответила.
Ханна проснулась среди ночи – всё ещё сердитая. В горле застрял какой-то комок – чистая ярость! – а глаза распухли от слёз. Было холодно – куда холоднее, чем в тот момент, когда она ложилась спать. Девочка потянулась за одеялом – надо в него завернуться! – но никак не могла нащупать его край. Может, оно свалилось с кровати? Ханна села и принялась шарить вокруг себя в поисках одеяла или пледа. Но под руки попадалось что-то жёсткое, шершавое, колючее: что-то вроде соломы. В животе противно засосало. Где она? В номере гостиницы?
«Не могла же я оттуда выбраться, – заволновалась девочка. – Я бы и дверь не отперла…»
Вообще-то был случай, когда она гостила у бабушки с дедушкой, ходила во сне и даже отперла дверь дома.
«Я-то думала, что больше так не делаю. Сто лет во сне не ходила. Ох, да где же я, наконец?»
Потыкав в колючий покров, Ханна обнаружила под ним твёрдый пол. Это явно не ковролин, который был в гостиничном номере! Она очутилась в каком-то другом месте, где ужасно темно. Девочка не могла ничего разглядеть: лишь неясные очертания. И пахло здесь совсем не так, как в отеле. Вонь стояла ужасная – прямо как в тот день, когда они проезжали мимо лужаек, где гуляли свиньи. Как же холодно! Ханна обхватила себя руками и поёжилась. Пальцы сжали рукав… и у неё перехватило дыхание.
Ханна ложилась спать в особой рождественской пижаме, которую мама купила специально для поездки: красной в белых снежинках, из толстого и мягкого флиса. Но сейчас на ней – что-то другое. Рукава – жёсткие, из грубого материала, а вместо пижамных штанов – длинная широкая юбка. Ханна чувствовала, как ткань окутала щиколотки. Девочка была уверена в одном: в её гардеробе ничего подобного нет.
Ханна дотянулась до ступней и ощупала их. Спать она отправлялась босиком, но сейчас на ней были башмаки странной формы, в каких-то буграх и с пряжками, наверное кожаные. Глаза девочки понемногу привыкали в темноте или просто светало? Ей казалось, что она проснулась среди ночи, но, возможно, уже близится рассвет? Девочка оглядела странную обувь, тяжёлую шерстяную юбку, то, что надето сверху… Пуговицы – вот что Ханна заметила в первую очередь. На ней – приталенный жакет на пуговицах.
Девочка наморщила лоб и задумалась. Это совершенно точно не её вещи, а старомодная одежда вроде той, что была на марионетках в киоске на ярмарке. Почему она сидит на грязном, устланном соломой полу, да ещё в чужом старомодном наряде?
Девочка ещё пыталась найти всему хоть какое-то объяснение, когда в другом конце помещения, на соломе, что-то зашевелилось, повернулось или перекатилось во сне. Ханна не сомневалась: это не человек. Существо сопело и взрыкивало, и это было что угодно, но не храп. Такие звуки могло издавать только животное.
«Поэтому и солома лежит на полу», – сказала себе Ханна.
Значит, она очутилась в конюшне. А сопит, наверное, лошадь.
Но звуки не очень-то подтверждали её теорию. Лошади не рычат. Ханна осторожно отодвинулась подальше, скользя по холодному каменному полу. Шорохи и ворчание в дальнем углу конюшни сменились задумчивой тишиной, будто кто-то прислушивался.
Кто бы там ни был, он знает, что она здесь.
Какая-то часть Ханны мечтала съёжиться в уголке, зажмуриться и закрыть голову руками. Другая предпочитала остаться на месте, чтобы в любой момент быть готовой бежать. Но что, если бежать некуда?
Смелая часть одержала верх над трусливой, но с огромным трудом! Девочка вгляделась в тёмный силуэт в дальнем конце помещения. Там точно не лошадь. Тогда кто? Ханна чувствовала на себе ответный взгляд. Из угла снова раздалось глухое ворчание – глубокий гортанный рык. Девочка тяжело сглотнула. Сердце гулко забилось. Это рычание…
Ханна никогда в жизни не встречалась с медведями, но она видела их по телевизору, и рык очень напоминал медвежий. Но ведь не может быть такого, чтобы она оказалась заперта в конюшне с медведем?
Глава третья
Девочка быстро опустила глаза. Ей не стоит пялиться на зверя. Медведь (если, конечно, это он и есть) наверняка видит в темноте лучше, чем Ханна. Не нужно, чтобы рычащий хищник считал её опасной. Что ж, по крайней мере, он вроде бы не хочет нападать на неё прямо сейчас!
Конец ознакомительного фрагмента.