Рождественские повести
Шрифт:
— Отец! Да отец же! — повторил ласковый голос.
На этот раз Тоби услышал; вздрогнул; остановился; изменил направление своего взгляда, который перед тем был устремлен куда-то вдаль, словно искал ответа в самом сердце наступающего года, — и тогда оказалось, что он стоит лицом к лицу со своей родной дочерью и смотрит ей прямо в глаза.
И какие же ясные это были глаза — просто чудо! Глаза, в которые сколько ни гляди, не измерить их глубины. Темные глаза, которые в ответ на любопытный взгляд не сверкали своенравным огнем, но струили тихое, честное, спокойное, терпеливое сияние — сродни тому свету, которому
Тоби поцеловал губы, которые возникли перед ним одновременно с этими глазами, и сжал цветущее личико между ладоней.
— Голубка моя, — сказал Тоби. — Что случилось? Я не думал, что ты сегодня придешь, Мэг.
— Я и сама не думала, что приду, отец, — воскликнула девушка, кивая головкой и улыбаясь. — А вот пришла. Да еще и принесла кое-что.
— Это как же, — начал Тоби, с интересом поглядывая на корзинку с крышкой, которую она держала в руке, — ты хочешь сказать, что ты…
— Понюхай, милый, — сказала Мэг. — Ты только понюхай!
Тоби на радостях уже готов был приподнять крышку, но Мэг проворно отвела его руку.
— Нет, нет, нет, — сказала она, веселясь, как ребенок. — Надо растянуть удовольствие. Я приподниму только краешек, са-амый краешек, — и она так и сделала, очень осторожно, и понизила голос, точно опасаясь, что ее услышат из корзинки. — Вот так. Теперь нюхай. Что это?
Тоби всего разок шмыгнул носом над корзинкой и воскликнул в упоении:
— Да оно горячее!
— Еще какое горячее! — подхватила Мэг. — Ха-ха-ха! С пылу с жару!
— Ха-ха-ха! — покатился Тоби и даже подрыгал ногой. — С пылу с жару!
— Ну, а что это, отец? — спросила Мэг. — Ведь ты еще не угадал, что это. А ты должен угадать. Пока не угадаешь, не дам, и не надейся. Ты не спеши! Погоди минутку! Приоткроем еще немножечко. Ну, угадывай.
Мэг ужасно боялась, как бы он не отгадал слишком быстро; она даже отступила на шаг, протягивая к нему корзинку; и передернула круглыми плечиками; и заткнула пальцами ухо, точно этим могла помешать верному слову сорваться с языка Тоби; и все время тихонько смеялась.
А Тоби между тем, упершись руками в колени, пригнулся носом к корзинке и глубокомысленно потянул в себя воздух; и тут по морщинистому его лицу расплылась улыбка, словно он вдохнул веселящего газа.
— Пахнет очень вкусно, — сказал Тоби. — Это не… Это. часом, не кровяная колбаса?
— Нет, нет, нет! — в восторге закричала Мэг. — Ничего похожего!
— Нет, — сказал Тоби, снова принюхиваясь. — Пахнет словно бы нежнее, чем кровяная колбаса. Очень хорошо пахнет. С каждой минутой все лучше. Но для бараньих ножек запах слишком крепкий. Верно?
Мэг ликовала: ничто не могло быть дальше от истины, чем бараньи ножки, — кроме разве кровяной колбасы.
— Легкое? — сказал Тоби, совещаясь сам с собой. — Нет. Тут чувствуется что-то этакое масляное, что с легким не вяжется. Свиные ножки? Нет, у тех запах слабее. А петушиные головы опять же пахнут пронзительнее. Не сосиски, нет. Я тебе скажу, что это. Это потроха!
— А
— Эх! Да что же это я! — сказал Тоби, внезапно выпрямляясь, насколько это было для него возможно. — Я, наверно, скоро собственное имя забуду. Это рубцы!
Он угадал; и Мэг, сияя от радости, заверила его, что таких замечательных тушеных рубцов еще не бывало на свете, — сейчас он и сам в этом убедится.
— Расстелем-ка мы скатерть, — сказала Мэг, усердно хлопоча над корзинкой. — Ведь рубцы у меня в миске, а миску я завязала в платок; и если я решила раз в жизни загордиться, и расстелить его вместо скатерти, и назвать его скатертью, никакой закон мне этого не запретит, верно, отец?
— Словно бы и так, голубка, — отвечал Тоби. — Но они, знаешь ли, то и дело откапывают новые законы.
— Да, и как сказал тот судья — помнишь, я тебе читала недавно из газеты? — нам, беднякам, все эти законы надлежит знать. Ха-ха-ха! Нужно же такое выдумать! Ой, господи, какими умными они нас считают!
— Верно, дочка! — воскликнул Тоби. — И если б кто из нас вправду знал все законы, как бы они его жаловали! Такой человек просто разжирел бы, столько у него было бы работы, и все важные господа в округе водили бы с ним знакомство. Право слово!
— И он бы с аппетитом пообедал, если б от его обеда так вкусно пахло, весело закончила Мэг. — Ты не мешкай, потому что тут есть еще горячая картошка и полпинты пива в бутылке, только что из бочки. Тебе где накрывать, отец? На тумбе или на ступеньках? Фу-ты ну-ты, какие мы важные! Даже выбирать можем.
— Сегодня на ступеньках, родная, — сказал Тоби. — В сухую погоду — на ступеньках. В мокрую — на тумбе. На ступеньках-то оно удобнее, потому как там можно обедать сидя; но в сырость от них ревматизм разыгрывается.
— Ну, милости прошу, — хлопая в ладоши, сказала Мэг. — Все готово. Красота, да и только. Иди, отец, иди.
С тех пор как содержимое корзинки перестало быть тайной, Тоби стоял и смотрел на дочь, да и говорил тоже, с каким-то рассеянным видом, ясно показывающим, что, хоть она и занимала безраздельно его мысли, вытеснив из них даже рубцы, он видел ее не такой, какою она была в это время, но смутно рисовал себе трагическою картину ее будущего. Он уже готов был горестно тряхнуть головой, но вместо этого сам встряхнулся, словно разбуженный ее бодрым окликом, и послушно затрусил к ней. Только он собрался сесть, как зазвонили колокола.
— Аминь! — сказал Тоби, снимая шляпу и глядя вверх, откуда раздавался звон.
— Аминь колоколам, отец? — воскликнула Мэг.
— Это вышло, как молитва перед едой, — сказал Тоби, усаживаясь. — Они, если бы могли, наверняка прочитали бы хорошую молитву. Недаром они со мной так славно разговаривают.
— Это колокола-то! — рассмеялась Мэг, ставя перед ним миску с ножом и вилкой. — Ну и ну!
— Так мне кажется, родная, — сказал Трухти, с великим усердием принимаясь за еду. — А разве это не все едино? Раз я их слышу, так ведь неважно, говорят они или нет. Да что там, милая, — продолжал Тоби, указывая вилкой на колокольню и заметно оживляясь под воздействием обеда, — я сколько раз слышал, как они говорят: "Тоби Вэк, Тоби Вэк, не печалься, Тоби! Тоби Вэк, Тоби Bэк, не печалься, Тоби!" Миллион раз? Нет, больше.