Рождественские рассказы русских писателей
Шрифт:
– Десять целковых?.. – Арину даже в жар бросило. – На десять-то целковых мы бы полгода беспечально жить могли.
Хавроша так и заснула в радужных мечтах. А наутро Арина и сказала Хавроше:
– Сходи, доченька, на село, к учительше Клавдии Васильевне: поклонись от меня, скажи, разнедужилась-де я вовсе, не даст ли мучки с четвертку, да масла, да полтинник – праздник встретить. Скажи, у сестры просила – и слышать не хочет: какие, говорит, у меня деньги?.. Да ты, Хавроша, у учительши и переночуй, а ночью не ходи…
Живо собралась Хавроша: материнскую кацавейку надела, платком обмоталась, валенки обула. Потом под лавку сунулась и отцовский топор разыскала… Заткнула его за платок назади и пошла в путь-дорогу… Хавроша-то себе на уме… Недаром она с вечера теткины россказни слушала…
3
Лютый мороз трещит на дворе. Солнышко, все окутанное мглой, стоит на небе красное, словно сердится на кого!..
Идет Хавроша – скорым-скоро; «хруп-хруп» – похрупывает мерзлый снег под валенками, а думы Хаврошины так сами на крыльях ее и несут. Вышла за околицу, спустилась к реке: тихо-тихо, кругом мертво…
Беги, Хавроша, беги, касатка, не то смерзнешь, такая-сякая!.. Студено!.. Руки-то коченеют, под кацавейку мороз набирается, и нос вишенкой горит. Вошла Хавроша в лес, устала, запыхалась. Да слава Богу, вон, в стороне стоит елочка, какую ей надо: кудревастенькая, высоконькая, аккуратная такая!.. Достала Хавроша топор и полезла по сугробам к елочке. Ноги вязнут в снегу: не то что по пояс, а по горло Хавроша в сугроб ушла. Да ничего, выкарабкалась!..
Ох, только уж вот этот мороз!.. Скрючил он пальцы у Хавроши – не разогнешь; топор не удержишь в руках, а не то что рубить… Стала Хавроша на пальцы дуть, да мороз дух захватывает, все в ней стынет!.. Даже заплакала Хавроша.
Чу!.. Скрипят полозья, лошадь фыркает!.. Никак едет кто!..
Ободрилась Хавроша, оглянулась и видит, что, точно, кто-то едет, да никак свой…
– Дядя Андрей!.. Андре-ей!..
На дороге за елями остановились розвальни, и вся лохматая, словно обсахаренная, лошаденка дымилась от пара… Бородатый, рыжий мужик сошел с саней и оглянулся…
– Хаврошка?.. Да как ты сюда попала?..
– Да я за елкой!.. А ты в город?..
– В город и есть!..
– Сруби, дядя Андрей, елку-то… В город свезем. Ишь, тетка сказывала, господам они нужны… Деньги платят…
Мужик почесал затылок и сказал:
– А что, братец ты мой, и то!.. И тебе срублю, и себе пяток возьму… Продадим и то… Ступай, ложись в сани-то, прикройся веретьем, а я, дай срок, нарублю…
Нарубили елок, навязали и поехали.
– Ачто, братец ты мой, – сказал Андрей, – кабы не случай, смерзла бы в лесу ни за грош! Либо заяц бы тебя залягал!.. Ишь, востроносая, что удумала!..
4
Шумно, людно на базаре. Скоро Святки!.. Живо раскупили у дяди Андрея целый воз елок. Осталась только Хаврошина елка. Жаль Хавроше елку продавать. А дядя Андрей ворчит:
– Что ж мне с тобой до ночи на морозе-то мерзнуть?.. Продавай, что ли, пора…
В это время мимо проходила какая-то барыня с девочкой.
– Что стоит елка?.. – спросила барыня.
– Три рубля, – пролепетала Хавроша.
– Да ты с ума сошла! – вскрикнула барыня. – Вся-то ей цена 25 копеек.
Дяде Андрею даже обидно стало.
– Э-эх, барыня!.. – сказал он горько. – Оно точно, – елка ничего не стоит, – да девчонка-то вся смерзла, на морозе-то стоя; а дома-то у нее мать больна, и праздник нонче!..
Барыня быстро достала три рубля и сунула их Хавроше…
Вечер. Тускло чадит лампочка в Арининой избенке.
Тетка Варвара сидит за столом и ужинает. Арина, еще слабая от болезни, встала и прибирает посуду.
– Сердце-то не на месте, – говорит она, – и где это Хавроша запропала!..
В это время под окнами с надворья завизжали полозья; послышались глухие голоса… Собака залаяла. Кто-то стукнул в окно, и Варвара, кряхтя и ворча, пошла отпирать ворота… Дверь с визгом распахнулась, клуб пара вырвался из избы…
– Хавроша!..
– Вот тебе пропащая твоя!.. – проворчала тетка Варвара, вешая шубу на гвоздь… – Ишь, в городе побывала… ну и шустрая же!.. Ты послушай, чудес-то каких она натворила!..
На другой день был сочельник. В деревне все знали, что наделала Хаврошка, и об этом только и говору было.
А в сумерки тетка Варвара, весь день сидевшая у окна туча-тучей, окликнула сестру и сказала ей:
– Слышь ты, сестра… Одолела, значит, меня Хаврошка твоя… Вот что!.. Да… Хотела я в монастырь пристроиться; ну, так что вижу, Господь мне указал, чтобы вас, значит, не покидать… Да… Ну, и останусь я жить у вас, и там что насчет денег, все это можно. А только ты-то уж меня при старости корми, пой!.. Одолела меня девчонка твоя!.. И шустрая же, сейчас помереть…
Арина чуть не до земли поклонилась сестре и только всего и сказала:
– Благослови тебя Бог, сестрица… Вместе и жить станем, вместе и к Господу Богу пойдем!..
1914–1916 (?)
Василий Никифоров-Волгин (1901–1941)
Заутреня святителей под Новый год
Белые от снежных хлопьев идут вечерними просторными полями Никола Угодник, Сергий Радонежский и Серафим Саровский.
Стелется поземка, звенит от мороза сугробное поле. Завевает вьюжина. Мороз леденит одинокую снежную землю.
Николай Угодник в старом овчинном тулупе, в больших дырявых валенках. За плечами котомка, в руках посох. Сергий Радонежский в монашеской рясе. На голове скуфейка, белая от снега, на ногах лапти. Серафим Саровский в белой ватной свитке, идет сгорбившись, в русских сапогах, опираясь на палочку… Развеваются от ветра седые бороды. Снег глаза слепит. Холодно святым старцам в одинокой морозной тьме.