Рождественские сказки

Фарбажевич Игорь Давыдович

Тимка впервые переступил порог рубакинского дома. Не с пустыми руками - он положил на стол чертежи Кареты Счастья и пачку исторических фотографий. Но не успел Тимка что-нибудь сказать, как во дворе раздался свирепый собачий лай.

Это Святик играл роль сторожевого пса тяжелой злобы.

– За мной...
– вспомнил вдруг Тимка Рубакин о своем побоище у ночной палатки, и заметался заячьим взглядом по комнате. Плугов

всё понял и втолкнул парня за печь. На пороге показались красные с мороза милицейские лица.

– Это ещё что такое?!
– удивился Плугов.
– Почему без стука?

– С Рождеством вас, Федор Филиппыч!
– любезно сказали милиционеры. Это хорошо, что у вас собачка на цепи. Ну, и зверь! А скажите нам, уважаемый Федор Филиппыч: не забегал ли сюда подозрительный субъект по фамилии Тимофей Рубакин?

Изобретатель нахмурил брови и строго спросил:

– А, собственно говоря, какие у меня могут быть дела с каким-то подозрительным субъектом?!

– Верно...
– смутились зуевские постовые, мельком окинули взглядом лабораторию и тут же откланялись: - Вы уж извините нас, Федор Филиппыч! По всей слободке ищем... Еще разочек вас, с праздником!...
– И побежали свиристеть дальше.

– Хулиганишь?

– Бывает...
– честно признался Тимоня, выйдя из-за печи.

– Ладно! Ты вот что, Тима. Подожди меня маленько. Я быстро смотаюсь недалеко по делу и - сразу вернусь. А ты пока чай завари.

– А может вам не стоит сегодня, Федор Филиппыч, куда-то мотать?.. Ведь вы на своей Телеге собрались отправиться?..

– Ясновидящий!
– поразился Плугов. Тут Тимка и протянул хозяину пачку фотографий.

Пока изобретатель рассматривал фотографии и что-то бормотал про себя непонятное, с Тимофеем Рубакиным произошло вот что.

На стене между окон у Плугова висела картина в золотой раме, красивая вещь. Нарисован на ней был тихий пейзаж - река и роща за рекой. Картина эта была особенная. Можно было посмотреть - и ничего. Однако, если кому-нибудь удавалось оценить высокую красоту работы, но так, чтобы вздохнуть от переполненной души, тогда поверх пейзажа загорались слова. Всякому - свои. И непременно самые для человека важные.

Загляделся наш Тимофей. Вздохнул.

О, русская земля! Израненая, сожженная, преданная, разделенная! Овраги твои - не следы ли плетей?.. Горы твои - не могильные ли холмы?.. Реки твои - не женские ли слезы?!..

Поля

твои пропитаны кровью сраженных богатырей. В твоих лесах, о Русь! до сих пор стонет и плачет эхо голосов убитых и пропавших бесследно!.. Твои алые ягоды - разве не капли святой крови, что выступают на снегу и среди листвы из года в год, из века в век, ибо земля утоплена в крови!..

Замордованная войнами, князьями, царями и нескончаемой чередой народных освободителей, - ты все равно жива, о Русь моя, сестра моя! Ты стонешь, больно тебе!..

Я выхожу тебя, вынянчу! Спою колыбельную и покачаю в люльке среди звезд! И вспашу, и засею, и соберу новый урожай зерен и плодов!

О, терпеливый народ! Сколько ждать тебе Божьей Благодати?! Сколько ещё голов покатится во рвы, сколько ещё жен и дочерей заберут в полон похотливые враги твои?!..

О, русская земля! Любимая, единственная! Пусть будет безоблачно Будущее твое! Красивая, сильная и добрая, встанешь ты посреди всех народов и пойдешь с ними общим путем Любви, Надежды и Веры!..

А если и суждено увидеть мне тень на лике твоем - пусть это будет тень Ангельского крыла!..

Вот что открылось молодому богатырю Тимоне.

– Так ты - оттуда?..
– хрипло спросил Федор Филиппович.

Тима виновато кивнул, мол, так вышло.

– А как же я?..
– растерянно спросил Плугов.

– А вы - в другой раз.
– Он скосился на картину - ничего: река и роща за рекой, лето, сумерки...

Плугов вдруг громко расхохотался:

– Видишь ли, парень... Другого раза уже не будет.

– Отчего же?!
– удивился Тимофей.

– Да потому, что... хреновая она, телега!

– Я бы так не сказал, - не согласился с ним Тима.
– Телега - что надо! Проверено.

– Видишь ли, Тимофей... Есть в ней один недостаток, - он опять расхохотался.

– Всего-то один?
– пожал плечами Тима и положил перед Плуговым Карету Счастья в чертежах.

– Но - какой?!
– воскликнул Плугов.
– Одноразовая она! Как зажигалка! Вот что значит: изобретать наспех!..

Отдышавшись от хохота, Федор Филиппыч глянул на чертежи, потом расстегнул пуговицу на шее, потом серьезно сказал:

– Ученик - это большое счастье!..

Ну вот, теперь всё досказано!

Или ещё что надо?

К О Н Е Ц