Рождественские убийства
Шрифт:
– Добрая старомодная традиция, – перебив Берди, Тоби одобрительно кивнул. – Сейчас нечасто встретишь подобное.
– Мне тоже нравится, – сказала Берди. – Но ты можешь помолчать чуть дольше тридцати секунд?
– О, прошу прощения. Продолжай. Я больше не издам ни звука.
– Прекрасно. Так вот. В большинстве наши соседи были довольно состоятельны и почти никто из них не обзавелся детьми. А на тот момент я была единственным ребенком на всей улице. Мне никогда не нравились эти вечеринки, и я была рада остаться в компании домработницы, которая играла со мной, позволяла долго не ложиться спать и есть всяческие сладости. Когда же я стала старше, мы смотрели телевизор до тех пор, пока не заканчивались трансляции и не наступало Рождество.
Берди бросила взгляд на приятеля, словно ожидала от него комментариев относительно невинных развлечений ее юности, но тот лишь любезно улыбнулся в ответ, и она продолжила:
– Однако сочельник, о котором пойдет речь, отличался от других. Моя мама умерла в тот год, и отец не пожелал оставить меня дома. Хотя теперь я понимаю, что ему просто не хотелось идти на вечеринку одному. Но соседи не оставляли его в покое. Они считали, что не стоит нарушать традицию и, как мне кажется, хотели его подбодрить. Тогда отец позвал меня с собой, и я согласилась, хотя ужасно боялась. Ведь уже в те далекие дни меня нельзя было назвать слишком общительной. И это еще мягко сказано. К тому же я знала, что совершенно не похожа на девочку с рекламы мыла – такую, знаешь, милую и улыбчивую, какой меня представляли соседи. Вместе с тем к моему страху примешивалось какое-то будоражащее душу предвкушение. На протяжении многих лет я слышала об этих вечеринках и вот теперь могла увидеть все собственными глазами. Соседи соревновались друг с другом, каждый год стараясь сделать так, чтобы их украшения и рождественская ель были самыми красивыми. Конечно же, мне хотелось на это посмотреть. А еще меня привлекало угощение, ведь каждый приносил свое рождественское блюдо. И все же главной причиной моего возбуждения
– Подожди-ка, – Тоби всплеснул руками, как если бы не поверил собственным ушам, – повтори имена еще раз.
– Пичес Макгуайр, – холодно повторила Берди, – и Сладкий Уильям. Пичес жила по соседству с нами в огромном доме, похожем на дворец. Белокурая и невероятно женственная, она обладала идеальной, розовой, как у младенца, кожей. Привлекательная, сентиментальная и смешливая, Пичес была замужем за крупным бизнесменом значительно старше ее по имени Джонатан Макгуайр. Этот огромный краснолицый мужчина с бычьей шеей обладал довольно крутым нравом. Во всяком случае, так говорил мой отец. Но с супругой он был очень нежен, обожал ее и выполнял любое пожелание. А еще он слыл ужасным ревнивцем. Я помню, как мама говорила, что это выглядит жалко и ему нужно вести себя разумнее. Отец же отвечал, что ревность Джонатана небезосновательна, ведь Пичес флиртовала со всеми подряд, а потом бежала к мужу и ластилась, точно котенок. Бедолага просто не знал, что и думать. И все же, несмотря на все это, Джонатан и Пичес прекрасно ладили друг с другом вплоть до того дня, когда после смерти старой миссис Биди в ее дом въехал Уильям Тилбери. Жилище покойной выглядело как пряничный домик и очень подходило новому хозяину, работавшему кондитером. У него был собственный магазин под названием «Сладкий Уильям», и вскоре это прозвище закрепилось и за хозяином. Сладкий Уильям был молод, смугл, темноволос и весьма привлекателен. Он выглядел таким мягким, нежным и милым с его шоколадного цвета глазами, обрамленными длинными темными ресницами. Все женщины в округе считали его чудесным. Магазин приносил Уильяму большой доход, поскольку он прекрасно готовил. К тому же добрая половина покупательниц была в него влюблена, так что все они не упускали шанса заглянуть в магазин, чтобы побаловать себя кексом или пирожным. Но, кажется, с самого своего появления на нашей улице он положил глаз на единственную женщину – Пичес Макгуайр. Конечно, он был мил, дружелюбен, обворожителен и услужлив по отношению ко всем без исключения соседям. Но когда рядом оказывалась Пичес, он замолкал и лишь смотрел на нее своими большими карими глазами, словно попадал под влияние каких-то незримых чар.
Тут Тоби не выдержал:
– Бердвуд, ты решила надо мной посмеяться? Еще ни разу в жизни не слышал более глупой и слащавой истории! Я не верю ни единому слову.
Берди лишь пожала плечами.
– Если тебе не нравится моя история, могу замолчать. Ты сам попросил. – Она взяла в руки кружку и рассеянно сделала глоток.
Молчание затянулось. Пианист начал наигрывать одну из песен Синатры, и Тоби откашлялся.
– Полагаю, маленький негодяй все же забрался ей под юбку?
Берди вскинула брови.
– Думала, тебе неинтересно.
– Я такого не говорил. Просто… Словом, раз уж мы зашли так далеко, продолжай, ведь тебе этого очень хочется. И перестань дуться. Хочу узнать масштабы всей катастрофы.
– Тому, что случилось, – смягчилась Берди, – катастрофа – самое подходящее слово. Нежные чувства Сладкого Уильяма к Пичес Макгуайр стали предметом пересудов на нашей улице. Со временем они не ослабевали, а становились все более очевидными. К тому моменту, как состоялась рождественская вечеринка, о которой я веду речь, наш кондитер обожал свою соседку уже целых три года, и все вокруг видели, как она от этого устала. Чего только Пичес не делала, чтоб охладить его пыл. Держалась вежливо, отстраненно и много рассказывала о своем муже. Но ничего не помогало. Уильям продолжал сохнуть от любви, и каждый раз при виде предмета своего обожания в его глазах вспыхивала неподдельная мука. Джонатана подобное положение дел злило все больше и больше. И чем жестче он обходился с супругой, тем более мягким и нежным казался ей Уильям. Некоторым женщинам очень трудно устоять перед таким трогательным и настойчивым обожанием. По крайне мере, я так слышала. Вокруг начали поговаривать о том, что буря неизбежна. И разразится она еще до наступления Рождества. Соседи даже разделились на два лагеря. Циники считали, что Пичес совсем не глупа и вскоре попросит Уильяма убраться из ее счастливой жизни в замке с очень богатым законным мужем. Романтикам же хотелось верить в то, что она увлеклась Уильямом так же сильно, как и он ею, и совсем скоро они сбегут из города, чтобы счастливо зажить. Как оказалось, и те и другие ошибались. Но лишь во времени. В тот год рождественскую вечеринку устраивали в доме Макгуайров. При сложившихся обстоятельствах могло показаться, что место выбрано неудачно, но ведь наступила их очередь. Никто своих услуг не предложил, да и Макгуайры молчали, поэтому все приготовили привычное праздничное угощение в надежде на лучшее. Моя мама всегда пекла песочное печенье, поэтому папа отправился к Сладкому Уильяму и купил печенье у него. Макгуайры, как обычно, потрудились на славу. В углу рядом с праздничным столом стояла необыкновенной красоты ель, расцвеченная красными и зелеными огоньками и украшенная сотнями серебристых игрушек. На стенах висели рождественские колокольчики, камин обрамляли ветви настоящего английского падуба, повсюду горели свечи, а из динамиков звучали рождественские гимны. Пичес улыбалась, но выглядела немного запыхавшейся и отрешенной. Она неотступно следовала за Джонатаном, казалась очень нежной и воздушной в своем нарядном золотистом платье. Но супруг словно ее не замечал и не заговаривал с нею. Он разносил напитки и со свойственной ему уверенностью приветствовал гостей. И все же мне показалось, будто он держит спину чуть прямее, чем обычно. В тот вечер он выглядел действительно впечатляюще. Мы поставили свое печенье рядом с паштетами Пичес, мясными пирогами Джоан Брин и прочим угощением, а потом, взяв по напитку, присоединились к гостям и стали смотреть на дверь. Все ждали появления Сладкого Уильяма. Наконец он пришел с большой белой коробкой в руках и тотчас же принялся искать Пичес. Увидев ее рядом с Джонатаном, он ласково улыбнулся, а потом отвернулся и принялся распаковывать свое угощение – рождественскую белую сахарную ель. Я подумала, что она сделана из пластика, но Уильям сказал: «Нет, из сахара». Он поведал мне рецепт. Всегда был со мной как-то рассеянно любезен, впрочем, как и со всеми остальными. Мама рассказывала, что Сладкий Уильям всегда приносил на вечеринку сахарную ель, но я и представить себе не могла, какая она на самом деле. Уильям поставил свое творение на стол рядом с настоящей елью, и теперь свет огоньков и блеск игрушек отражались в глянцевой сахарной глазури. Не переставая что-то мне рассказывать, Уильям принялся развешивать на ветки марципановые фрукты. Думаю, он испытал некоторое облегчение, имея возможность с кем-то поговорить, ибо в воздухе витало такое напряжение, что его, казалось, можно было резать ножом. Уильям рассказал, что эти фрукты продаются у него в магазине, а вот ель он сделал специально для вечеринки. Все фрукты были разными, и каждому гостю предназначался свой. Уильям был очень славным человеком и сказал, что не забыл и про меня. Он говорил и говорил, продолжая как ни в чем не бывало украшать свою ель маленькими фруктами. И все же его пальцы заметно дрожали, а сам он тяжело дышал, словно пробежал не одну милю. Но я сделала вид, будто ничего не заметила. Уильям долго возился с сахарной елью, развешивая фрукты и устанавливая ее на столе, а вечеринка тем временем шла своим чередом. Гости разговаривали и смеялись. Думаю, все они к тому времени уже успели пропустить не по одному бокалу вина. В конце концов, с появлением Уильяма не произошло ничего ужасного, и гости продолжали наслаждаться приятным вечером. Подойдя к отцу, я попыталась спрятаться за занавеску, чтобы никто не попытался со мной заговорить. Ведь всем приходил в голову единственный вопрос: «Как дела в школе?» А поскольку я была на каникулах, такое начало беседы непременно обрекло бы ее на провал. Оглядевшись по сторонам, я увидела у стола с закусками Джонатана Макгуайра. Он накладывал себе в тарелку паштет и что-то еще. Пичес рядом с ним не было. Отправив еду в рот, он меланхолично жевал, не сводя взгляда с сахарной ели. Она переливалась белым, розовым и зеленым цветом, словно какое-то живое сказочное существо, а украшавшие ее ветви фрукты казались настоящими. Джонатан коснулся одной из веток толстым грубым пальцем. Маленький кусочек сахара откололся и упал на стол. Джонатан сдвинул брови, но не сделал попытки его поднять. Оглядевшись по сторонам и заметив меня, улыбнулся, но очень печально. Он был таким большим и красным, настолько сбитый с толку поведением жены, что исполнял в этой толпе роль либо клоуна, либо злодея. Это зависело от того, с какой стороны смотреть на происходящее. Но я догадывалась, что в своей области – бизнесе и банковском деле – его уважали и почитали. Мне было очень странно думать об этом. Через некоторое время хозяин дома взял себя в руки и предложил гостям выйти на террасу, чтобы полюбоваться расцвеченной огнями гаванью. Гости, включая моего отца, последовали его совету. Через пару минут комната практически опустела. Остались лишь я, найдя укрытие за занавесками, Пичес и Уильям. Они смотрели друг на друга и выглядели словно две ветки, выброшенные на берег приливом. Они смотрели друг на друга очень долго и не произносили ни слова. Их лица тоже ничего не выражали. А потом Пичес отвела взгляд и заметила меня. Она подошла и, положив руку мне на плечо, принялась расспрашивать меня о жизни. Когда же я подняла глаза, Уильяма в комнате уже не было. Я подумала, что Пичес глуповата, и нам было почти нечего сказать друг другу. И все же она попыталась, а перед тем, как присоединиться к остальным, попросила меня чувствовать себя как дома: взять с полки книгу или поесть сладостей. После ее ухода я так и сделала. Еда была превосходной, но я не получила удовольствия. Слишком нервничала. Я пролила немного колы на красивую белоснежную скатерть, но это было лишь началом моих бед. Когда попыталась снять с сахарной ели какой-то фрукт, она сильно наклонилась, и несколько других фруктов упало на стол. Один из них упал на пол, и мне пришлось съесть его без всякого удовольствия, ведь мне так и не пришлось насладиться выбором. Когда же я попыталась все исправить – поставить сахарную ель ровно и повесить на нее упавшие фрукты, – раздались голоса возвращающихся в комнату гостей, и меня охватила паника. К тому же я уронила на пол пирог с мясом, который держала в другой руке, и нечаянно наступила на него, отчего начинка размазалась по ковру. Это было просто ужасно. Какие страшные вещи совершают порой дети. Впрочем, мне не стоило переживать. Гости настолько развеселились, что либо не обратили внимания на содеянное, либо им просто не было до этого никакого дела. Я почти расслабилась и хотела вернуться к отцу, но ко мне с улыбкой подошла миссис Брин. «Собираюсь немного похулиганить и снять с дерева свой киви, – произнесла она. – В этом году я сказала себе, что должна сдержаться, но, как видишь, не смогу. – Она наклонилась над сахарной елью и принялась внимательно ее рассматривать. – Вот он! – воскликнула она и сняла с дерева киви. – Восхитителен, не правда ли? Но такой калорийный!» Сказав это, она отправила киви в рот. «О, я знала, что ты не удержишься, Джоан, – со смехом произнесла Пичес. – Никогда не могла!» – «Но ведь Уильям делает киви специально для меня, – ответила миссис Брин. – И мне ужасно не хочется его обидеть».
Должно быть, я таращилась на них слишком уж вызывающе, потому что Пичес улыбнулась и заметила, что я, наверное, считаю их поведение ребячеством, но Уильям всегда делает для каждого гостя свой марципановый фрукт. Киви для миссис Брин, поскольку та родом из Новой Зеландии, для хозяйки дома – персик из-за ее имени [1] , ветку винограда для мистера Марлоу, который держит виноградник, и так далее. Я похолодела от ужаса, ведь мне не было известно, что означают эти фрукты. Интересно, чей же фрукт оказался в моем желудке? Маловероятно, что я съела предназначавшийся именно мне. Я была настолько смущена, что постаралась как можно скорее оказаться рядом с отцом. Вечеринка начала оборачиваться для меня сущим кошмаром. Я продолжала наблюдать за гостями, подходящими к столу и снимающими с веток предназначавшиеся им фрукты, а сахарная ель, точно посланник судьбы, подмигивала мне разноцветными бликами в ожидании момента, когда один из гостей не обнаружит искомого. Спустя полчаса к ели подошел Джонатан Макгуайр, и я затаила дыхание, понимая, что момент разоблачения настал. Точно завороженная, наблюдала за хозяином дома в ожидании того, что он обернется и что-то скажет. Но тот без колебаний взял лакомство с самой вершины ели, откусил кусок и проглотил. А дальше начался настоящий ад. В глазах Джонатана внезапно отразился ужас, и он схватился за горло, а потом рухнул на пол. К нему подбежал доктор Беддаз. Гости сгрудились вокруг, пытаясь помочь, однако хозяин дома скончался за пятнадцать минут до приезда «скорой помощи». Сладкий Уильям повторял, что у Джонатана случился сердечный приступ, а белая, как мел, Пичес плакала без остановки. Странно было наблюдать за реакцией остальных гостей, перед глазами которых разыгралась настоящая драма. Да и как себя вести, когда хозяин дома умирает, съев лакомство, приготовленное влюбленным в его жену кондитером? Я хочу сказать, возможно ли в сложившихся обстоятельствах поверить в сердечный приступ и продолжать общаться с вышеупомянутым кондитером так, словно никому и в голову не пришла мысль об убийстве? Большинство гостей попытались успокоить Пичес – предлагали ей чай или чего-то еще. Переключив внимание на нее, они избавились от необходимости думать о том, как относиться теперь к Уильяму. Вскоре приехала полиция. Полицейские посмотрели на лежащего Джонатана, понюхали его рот, а потом все еще зажатый в руке кусочек марципана, и положили его в пластиковый пакет. Пичес в ужасе наблюдала за происходящим, цепляясь за руку доктора, точно за спасательный круг. Услышав же слово «цианид», она вскрикнула и уткнулась лицом в плечо доктора. Когда к ней подошел Уильям и попытался что-то сказать, она лишь прошептала: «Почему?» – и отшатнулась. После этого Пичес лишилась чувств. Полицейские забрали с собой Уильяма, тело Джонатана и сахарное дерево в качестве улики, а на следующий день – как раз в Рождество – мы начали понемногу узнавать подробности разразившейся накануне трагедии. Пичес пришлось отвезти в больницу. Она пребывала в шоке, и ее нельзя было допрашивать еще день или два. По словам отца, к такому выводу пришел доктор Беддаз. Сам-то он так и не нашел времени ее навестить. Полиция обнаружила осколки пузырька с остатками цианида под кучей мусора на заднем дворе дома Сладкого Уильяма и упакованный чемодан в его спальне. Соседи рассказали полицейским о любви Уильяма к Пичес, о том, что она отчаянно цеплялась за руку мужа на вечеринке и как все с напряжением ожидали бури. Словом, Рождество получилось незабываемым. Все решили, что убийство совершил Уильям. Но я… не знаю, как это сказать… не испытывала удовлетворения. Расследование шло слишком гладко, и мне казалось, что полицейские упустили какую-то очень важную деталь. Некоторое время я думала и мало-помалу докопалась до сути, а потом решила поговорить с отцом. Мне надлежало убедиться, что я не окажусь в дураках. Поэтому узнала у отца, какой именно фрукт из года в год предназначался нашему уважаемому доктору. Отец посмотрел на меня как на ненормальную, но, немного поразмыслив, вспомнил, что доктору предназначался ананас, поскольку тот родом из Квинсленда. Получив такой ответ, я поняла, что не ошиблась, и выложила ему свои умозаключения. Он внимательно посмотрел на меня, а потом вызвал полицию. Тогда я приняла это как должное, но теперь восхищаюсь отцом. Ведь большинство родителей отослали бы своего ребенка играть, попросив не забивать голову всякой ерундой. Но мой отец мне поверил. Полицейские тоже выслушали меня внимательно. Возможно, дело им тоже казалось слишком уж простым и очевидным. Как бы то ни было, но они отправились в дом Макгуайров, тщательно обыскали его и нашли именно то, что я и предрекала. После этого, вопреки запретам доктора, они поговорили с Пичес. Затем допросили девушку, помогавшую Уильяму в магазине, и еще раз внимательно изучили марципан, который перед смертью сжимал в своей руке Джонатан. И вот тогда с моей помощью – что мне ужасно приятно – они докопались до правды. Ну вот. Теперь ты знаешь.
1
От англ. peach – персик. – Здесь и далее примеч. пер.
– О чем ты говоришь?! – недовольно воскликнул Тоби. – Что, по-твоему, я должен знать?
Берди потянулась и зевнула.
– Кто совершил убийство.
– Полагаю, не Сладкий Уильям, – сухо протянул детектив.
– Конечно, не он. Уильяма подставили. Стал бы он убивать Джонатана вот так открыто! Он же не полный идиот.
– Бердвуд, я убью тебя, если не перестанешь изображать из себя Эркюля Пуаро. Выкладывай немедленно!
– Должно быть, это пиво сделало тебя таким тугодумом, Дэн. Все настолько очевидно, что мне даже неловко это разъяснять. Ну же. Нервозность Уильяма, цепляющаяся за руку мужа Пичес, разноцветные огоньки, марципановые фрукты, предназначенные для каждого из гостей в соответствии с местом рождения, профессией или именем, мое неловкое обращение с сахарной елью, собранный чемодан в доме Уильяма, ананас для доктора… Нет-нет, не уходи, Дэн, я все расскажу.
– Тогда говори. Просто скажи, кто убил Джонатана Макгуайра, – потребовал Тоби, который был уже не в том состоянии, чтобы разыгрывать безразличие. Он опустился на стул.
Берди пожала плечами.
– Ну, отчасти это сделала я, – спокойно произнесла она.
– Что?
– Я уронила сахарную ель, и несколько фруктов упало на стол. Один разломился, и мне пришлось его съесть. Это было яблоко. Позже, узнав, что все фрукты именные, я немало смутилась, ибо поняла, что яблоко предназначалось не мне. На ум пришли два претендента: доктор Беддаз из-за пословицы «Яблочко на ужин, и врач не нужен» и Джонатан из-за имени по аналогии с сортом яблок. В своем ответе мой отец исключил доктора и подтвердил, что яблоко предназначалось Джонатану.
– Итак, я съела фрукт хозяина дома. Стало быть, убивший его марципан был не для него. Он съел чужое лакомство по ошибке, и из этого можно сделать вывод, что яд предназначался не ему. Джонатан был слегка навеселе, как и остальные гости, но не настолько пьян, чтобы совершить столь вопиющую ошибку. Он взял фрукт с самой верхушки деревца. Как я уже говорила, настоящая ель была украшена огоньками, и они отбрасывали на сахарную красавицу зеленые и красные блики. Я видела это собственными глазами. С их помощью большой круглый фрукт на вершине ели выглядел как красное яблоко. Джонатан откусил половину, прежде чем повернулся и заметил собственную ошибку. Он держал в руке не яблоко, а персик. Большой круглый персик, который, как думал Джонатан, убьет его жену и отправит ее любовника за решетку на всю оставшуюся жизнь. Он подменил изготовленный Уильямом фрукт на свой, начиненный цианидом. Марципан прекрасно замаскировал бы горьковатый запах миндаля. Помощница Уильяма припомнила, что накануне вечеринки Джонатан как раз купил три персика. Два для того, чтобы попрактиковаться – он ведь очень скрупулезный человек, – и один для исполнения задуманного. Напичкав марципан цианидом, Джонатан подкинул пустой пузырек в мусорный контейнер Уильяма. Он знал, что до Рождества мусор вывозить не будут и пузырек будет там, когда полицейские начнут поиски. Я видела, как Джонатан крутился у стола с закусками. Должно быть, именно тогда он и совершил подмену: сунул безобидный персик в карман, а потом выбросил, когда все отправились на террасу любоваться сверкающими огнями в гавани. Полицейские нашли его в саду…
– Подожди, Берди, кое-что не сходится, – перебил подругу Тоби. – Убийца ведь точно знал, где висит отравленный фрукт, а где – его собственный. Огни тут не играют большой роли, он ведь точно знал расположение фруктов на ели.
– Все верно, Дэн. Но ты забыл, что я уронила сахарную ель и в спешке повесила фрукты на нее, как смогла. Поменяла их местами. Только вот никто не знал о моей проделке, включая Джонатана. Поэтому он умер.
Тоби покачал головой.
– Вот бедняга, – вздохнул он. – Не повезло так не повезло.