Рождественский пёс
Шрифт:
— У тебя есть друг? — спросил Макс.
Катрин подумала, что это наглость — задавать подобные вопросы, и ответила:
— А что?
— Я бы дал тебе кусок пирога для него.
— Он не ест пирогов, — сказала Катрин и на секунду задумалась, насколько открытым остался после этого вопрос о наличии у нее друга. Хорошо бы, чтобы он остался открытым как можно шире, решила она.
— Жаль, — ответил Макс.
«Жаль, что у меня, возможно, есть друг, или жаль, что он не ест пирогов?» — подумала Катрин.
— А у меня нет подруги, — неожиданно весело сообщил Макс.
Катрин вспомнила о голых девицах, и ей захотелось спросить: «Почему?» Но это было бы
— Такие вот дела, верно, Курт?
«Вот для таких вот фраз стоит иметь собаку», — подумала Катрин.
Курт ничего не ответил. Он лежал под своим креслом и спал.
— А что с ним? — спросила Катрин.
— Ничего, — ответил Макс. — К сожалению.
— Но ты ведь его любишь?
— Я? — переспросил Макс.
Похоже, его еще никто об этом не спрашивал.
Прощаясь, Макс задержал ее руку в своей ладони дольше, чем нужно. По ее ощущению. Но ее это ничуть не смутило и не огорчило. Макс показался ей небезынтересным. Она не знала его, он еще ничего не сообщил о себе (если не считать того, что у него нет подруги, но разве можно по одному этому факту составить себе представление о человеке?). Она была уверена, что он намеренно ничего не рассказывал о себе. И не потому, что не мог. Таким образом, первая партия в «ничего не говорить о себе» закончилась вничью. Это было справедливо.
— Ну, увидимся, — сказала Катрин.
— Был бы очень рад, — ответил Макс.
Катрин была рада уже сейчас. К тому же ей понравился Курт. Он стал ее любимой собакой. Он освободил ее от страха перед Рождеством.
Двенадцатое декабря
Улицы были свежесмазаны моросящим дождем, но у Курта не оставалось выбора: он вынужден был сопровождать Макса в редакцию «Жизни на четырех лапах». Им пора было составлять еженедельную рубрику «Верные друзья». На этот раз Курт был нужен своему хозяину лично, поскольку Макс пока не имел ни малейшего представления о том, что он еще мог бы написать об этом неописуемом немецком дратхааре. Он целиком и полностью зависел от любого признака жизни Курта, то есть от любого из трех его ежедневных признаков жизни.
Курт не любил эти походы в редакцию. Особенно зимой. Особенно когда земля была мокрой, грязной и скользкой. Тем более походы в редакцию «Жизни на четырех лапах». Там ему приходилось иметь дело с людьми, общительность которых носила уже совершенно противоестественный характер. Они так любили животных, что при виде любого четвероногого от радости начинали петь и плясать, а иногда даже плакать. Особенно при виде Курта. Он был их любимым животным. Потому что не мог защищаться. Это было для него слишком утомительно. А в борьбе против многочисленных гладящих, мнущих, тискающих, лапающих сотрудников редакции «Жизни на четырех лапах» у него вообще не было ни малейшего шанса. Поэтому он молча терпел этот шквал проявлений страстной любви.
Кроме того, там имелась кошка по кличке Денёв, считавшаяся «немного игривой, но добродушной». Курт тоже считался «добродушным». Сотрудники редакции и не подозревали, насколько близок он был иногда к тому, чтобы доказать им обратное с помощью Денёв. Денёв умудрялась доводить его до белого каления. Она прыгала на него, висла на шее, кусала за хвост, терлась головой о его шерсть, обтирая о него засохшие остатки «Вискаса». В такие минуты Курт был уверен, что Денёв вот-вот «прикажет долго жить».
Максу тоже доводилось видеть и более приятные компании, чем коллектив редакции «Жизни на четырех лапах». Коллеги — преимущественно одинокие, пахнущие кошачьей мочой пенсионерки с попугайскими голосами, не доверяли ему. В их настороженных, недоверчивых совиных глазках застыло подозрение в жестоком обращении с животными. Они внимательно следили за каждым его жестом, каждым действием в отношении Курта и были готовы в любой момент встать на защиту бедного животного, вплоть до судебного иска. Они никак не могли простить Максу, что он завел Курта только для того, чтобы сделать из него постоянный источник дохода и основу процветания своей журналистской карьеры. То, что он вытворял с Куртом, было для них равноценно проституции и сутенерству. Даже хуже, потому что у животного гораздо меньше шансов отстоять свою свободу, чем у человека. А у Курта — меньше, чем у любого другого животного.
Высота писательской планки при подготовке очередного выпуска была такова, что Макс каждый раз удивлялся своей готовности еженедельно преодолевать это препятствие. Его публику (если в данном случае вообще можно было говорить о публике) составляли дети из малоимущих семей, вырезавшие третьесортные картинки с животными, и пенсионеры, выстилавшие «Жизнью на четырех лапах» ящики с черепахами, морскими свинками и кроликами. То есть перед Максом стояла серьезная проблема: он не знал, для кого, собственно, готовит рубрику «Верные друзья». Курт, он сам, его друзья и коллеги исключались изначально, а читателей не было.
Сидя за компьютером и наблюдая, как Курт даже не думает подавать признаки жизни, которые можно было бы описать (он спал, в то время как Денёв возмущенно мяукала в соседней комнате, поскольку дверь была заперта на ключ), Макс вдруг подумал о Катрин. После совместного завтрака с грушевым пирогом с ним это происходило довольно часто. Она почему-то понравилась ему. «Почему-то» он мысленно прибавлял из осторожности. Он прекрасно знал почему. Но эта мысль находилась под запретом. Катрин была его деловым партнером в реализации проекта «Курт и Рождество». (Об оплате они пока еще даже не говорили.)
К тому же Катрин была женщиной, в которую Макс не мог влюбиться, потому что… А почему, собственно, не мог? Ну, все равно не мог — и баста. Его возмущала даже сама мысль о теоретической возможности такого исхода. Такие «возможности» давили на него, приводили его в состояние психологического дискомфорта. Кроме того, у нее был некий таинственный друг (который не любил грушевый пирог, что, впрочем, позволяло предположить наличие у него скверного характера и неразвитого вкуса). И наконец, она была женщиной, которую, без всяких сомнений, пришлось бы целовать, женщиной, которая ни за что не согласится на любовь без поцелуев, для которой мысли о любви наверняка неотделимы от мыслей о поцелуях. Макс от ужаса передернулся. Курт на полмиллиметра приподнял бровь, желая убедиться, что не пропустил ничего важного. Этого движения было явно недостаточно, чтобы построить на нем новый выпуск рубрики «Верные друзья».