Рождество по-новорусски
Шрифт:
– Вы думаете, что мне это было легко? – спросил Гринчук.
Никто не ответил.
– Пойду я, – сказал Гринчук. – А то там Михаил может начать нервничать.
Гринчук прошел через холл к выходу.
– Пойду я, – повторил Гринчук. – Очень хочется спать.
Гринчук вышел.
Владимир Родионыч вдруг понял, что, не отрываясь, смотрит на мигающие елочные огни. Смотрит не отрываясь. До рези в глазах. И что от напряжения на глазах выступили слезы. От напряжения, сказал себе
Гринчук неожиданно вернулся.
– Он его из пистолета убил? – спросил Грнинчук.
– Да, – ответил Полковник.
– Одной пулей? – спросил Гринчук.
– Нет, – ответил Полковник. – Он всадил в него всю обойму. В ногу, в грудь. Несколько пуль в лицо.
– Хорошо, – сказал Гринчук и вышел.
Владимир Родионыч кивнул. Замер и оглянулся на Полковкника. Но тот как раз отвернулся.
– Я, пожалуй, тоже поеду, – сказал Владимир Родионыч.
– Только сумку с деньгами возьмите, – попросил Полковник. – А я тут останусь, встречу милицию. Соседи, наверное, вызвали.
Владимир Родионыч вышел из дома, сел в машину. Сумку положил возле себя на заднее сидение.
Впереди мигнули огни «джипа» Гринчука.
Странно, подумал Владимир Родионыч. Странно. Он чувствовал себя очень странно. Понимал, что должен испытывать ужас или злость, а на самом деле испытывал только облегчение. Облегчение и слабость. И нечто, похожее… Владимир Родионыч слишком долго жил на свете, и слишком долго плавал в этом самом дерьме. В том самом дерьме, которое Гринчук не хотел впускать в себя.
А что, хрен старый, подумал Владимир Родионыч, тебе удалось не хлебнуть дерьма? Удалось?
Владимир Родионыч слишком долго прожил на свете, и уже думал, что разучился испытывать это чувство. Это почти неприличное чувство счастья.
Странно, подумал Владимир Родионыч.
И его размышления прервал звонок мобильного телефона.
– Слушаю, – сказал Владимир Родионыч.
– Это Гринчук.
– Да, Юрий Иванович.
– Эти деньги, что возле вас…
Владимир Родионыч открыл сумку и посмотрел на деньги:
– Да?
– Вы их лучше сожгите, – сказал Гринчук.
– Не понял.
– Сожгите эту бумагу, чтобы какой-нибудь ошибки не вышло. Это не те деньги. Это для меня напечатали на принтере знакомые умельцы.
– Как это?
Владимир Родионыч торопливо разорвал упаковку, достал купюру.
Бумага. Фантик.
– Понимаете, когда Михаил обыскал дом и нашел деньги, я решил, что лучше не рисковать. Все-таки большая сумма. Михаил положил в тайник фальшивые деньги и пистолет. Все равно Шмель не успел бы рассмотреть деньги как следует. Вы очень своевременно приехали.
– А… а где деньги? – спросил Владимир Родионыч.
– До завтра, –
И связь оборвалась.
А когда Владимир Родионыч попытался дозвониться снова, женский голос сообщил ему, что абонент находится вне пределов досягаемости.
– Сукин сын, – с чувством сказал Владимир Родионыч. – До завтра, видите ли. Сукин сын. Спать он поехал.
А Гринчук не соврал. Он действительно отправился к себе, чтобы, наконец, выспаться. Сил больше не осталось.
Говорили как-то, что один пловец чуть не утонул после финиша – весь выложился.
Гринчук не упал. Он смог самостоятельно выйти из машины, подняться в квартиру. Хватило у Гринчука сил открыть дверь. Даже раздеться Гринчук смог самостоятельно.
А потом все выключилось. Он уснул. И спал долго. Весь остаток ночи. И утро. И день. Его телефоны не отвечали, а когда кто-то из людей попытался лично передать Гринчуку приглашение на встречу с Владимиром Родионычем, то добрался он только до лестничной клетки.
На площадке перед лифтом стоял журнальный столик. Возле столика стояло кресло. А в кресле сидел Браток. Прапорщик Бортнев, в парадной милицейской форме. Прапорщик, увидев охранника, отложил в сторону журнал и печально посмотрел на посетителя.
– Мне Гринчука, – сказал охранник и попытался просто пройти в квартиру мимо Братка.
– Стоять, – сказал Браток.
Охранник оглянулся, потом потянулся к кнопке звонка.
– Нажмешь – без руки останешься, – очень увесисто сказал Браток. – И без ноги.
Охранник попытался улыбнуться, но отчего-то улыбка не получилась. Он уже был наслышан о подвигах оперативно-контрольного отдела.
– Его САМ вызывает, – сказал охранник.
– Когда проснется – я передам, – пообещал Браток. – А ты часом не знаешь реку в Африке на букву Лы? Из семи букв.
– Не…
– Ну, так и пошел. Лимпопо он не знает, двоечник.
Всего этого Гринчук не видел. Он спал. И ему снились сны. И сны были приятные. Гринчук даже улыбался во сне.
Ему приснилось, что ровно в полдень в кабинет к Нине постучали, и на пороге возник безукоризненный Граф.
– Здравствуйте, Нина, – как всегда вежливо произнес Граф. – Я к вам.
– Присаживайтесь, – ответила Нина.
– Я по поводу клуба, – сказал Граф и сел на стул возле письменного стола.
– Не продается, – ответила Нина.
– И слава богу, – счастливо засмеялся Граф. – Я хочу у вас арендовать клуб.
– Что? – переспросила Нина.
– Клуб. У вас. Арендовать.
Граф положил на стол кожаную папочку, извлек из нее несколько листочков распечатанного на лазерном принтере текста и протянул Нине.