Рождество по-новорусски
Шрифт:
– Но он же вам объяснил, что ничего Липскому не угрожает, что Шмель…
– Гринчук объяснил, конечно… – Владимир Родионыч поднес к сигарете зажигалку.
Затянулся.
– Гринчук… – Владимир Родионыч закашлялся, схватился за грудь.
Полковник решительно отобрал у него сигарету, открыл окно в машине и сигарету выбросил.
– Только машину провоняете, – сказал Полковник недовольным тоном.
Владимир Родионыч откашлялся и тяжело вздохнул.
Липский закричал сразу, как только огонь коснулся кожи. Липский не хотел умирать. И он не хотел терпеть боль. Он не привык терпеть боль. Он просто не умел ее терпеть.
– Не нужно, прекратите!
– Где деньги? – спросил Шмель. – Где четыре миллиона долларов? Где они лежат? Только не рассказывай мне, что их отсюда увезли и спрятали где-нибудь возле завода. Я ведь тебе не поверю.
Зажигалка снова приблизилась к лицу Липского.
– Нет, нет, нет, нет! Пожалуйста…
– Деньги.
– Вы все получите, честное слово, я клянусь! Но деньги нужно…
– Отдать мне!
Зашипела кожа. Закричал Липский, попытался оттолкнуть руку Шмеля.
– Не будь идиотом, Леня! У нас нет повода для дискуссии. Либо ты мне все отдашь, либо умрешь. Быстрее соображай.
– Мать, моя мать, она действительно…
– Потерпишь. А там, глядишь, я тебе помогу. Твоя мамаша через годик тихо утонет где-то на южных островах. Поедет со своим очередным мальчиком, заплывет далеко от берега… И ты выйдешь на волю. И станешь снова богатым. Я никуда не денусь. Мне нет смысла прятаться. Мне лучше переждать здесь, чтобы не стали больше никого искать. Во всем виноват только Виктор Евгеньевич. Только он.
Язычок пламени снова лизнул щеку Липского.
– Мама!
– Маму зовешь, – усмехнулся Шмель. – Маму…
– Не нужно, пожалуйста, не нужно!
– Деньги.
Гринчук посмотрел на часы. Скоро должна прибыть кавалерия. У Полковника в спецгруппе работают ребята толковые и шустрые. Сейчас как приедут, как бросятся на штурм. Будет неприятный сюрприз Шмелю.
И не ему одному. Времени должно хватить, Леня не из тех деток, которые смогут долго выдерживать напор Шмеля. Тот умеет производить впечатление на неподготовленных людей. А Леня… Он слишком беззащитен, и оттого жесток, сказала старая учительница. Бедная старая учительница, которая жалеет всех своих учеников. Не любит, но жалеет.
Липскому было больно. Больно и обидно. И страшно. Был шанс выйти из всего этого чисто, решить все по-хорошему. Нужно было только отдать… Липский закричал, его левую руку пронзило болью.
– Это всего лишь суставчик, – сказал Шмель. – Маленький суставчик. Их у тебя еще очень много. Маленьких хрупких суставчиков.
Больно, подумал Липский. Это слишком больно. Дурак. Идиот. Зачем Шмель это делает? Ведь я не собираюсь его обманывать. Я и вправду отдал бы ему деньги. Потом. Как только мать убралась бы из его жизни. Он не хотел обманывать Шмеля… Он только не хотел попасть в сумасшедший дом. Не-ет!
Липский рванулся, задергался, извиваясь всем телом.
Так нельзя. Шмель уничтожает его! Он его… Не-ет! Больно!
– У тебе еще есть шанс, – сказал Шмель почти дружески.
Тихонько сказал, ласково.
– Скажем, что ты упал с лестницы и сломал два сустава. Или скажем, что ты просто попытался на меня напасть. На свою мать ты ведь бросался.
– Нет, ни на кого я не бросался! – простонал Липский.
– А Гринчук сказал, что бросался.
– Это он хочет, чтобы подтвердился диагноз! Он хочет, чтобы меня действительно признали буйным…
– Вот я ему и помогу. Только год, подумай. А потом – похороны мамы и возвращение в свет. К вашим недоделанным дворянам. А еще после дурки тебя в армию не возьмут. Подумай, сколько тут преимуществ. Зачем тебе терпеть вот это?
Леонид закричал.
Боль вытесняла из его мозга все – страх, надежду, расчет. Он очень хотел, чтобы боль прекратилась, чтобы она исчезла.
– Не тяни, Леня. Ты мне гораздо нужнее живой, чем мертвый. Но если придется… Я тебя просто так не отпущу. Ты умрешь, но все равно мне все скажешь перед этим. Мне придется делать ноги, но за двенадцать часов я смогу быть уже очень далеко. У меня будет новое лицо и новое имя… За четыре миллиона – это пара пустяков. И никто меня не найдет. Но я не хочу уезжать. Это крайний вариант. Я хочу остаться здесь. У меня еще разговор к Чайкиным. И еще кое к кому. Это деньги, пойми. И пойми, что мне не хочется их терять. Мне не хочется бросать на полпути дело, которое может приносить еще деньги. И власть. Пойми…
Лицо Шмеля наклонилось к самому лицу Липского. Леонид почувствовал его тяжелое дыхание на своем лице.
– Хорошо, – простонал Липский. – Ладно, я отдам деньги.
– Вот и славно, – усмехнулся Шмель. – Они в доме?
– Они точно в доме? – спросил Полковник у Владимира Родионыча. – Шмель и Леонид – в доме?
– Мне так сказал Гринчук. А как там на самом деле…
Полковник нажал кнопку на рации:
– Шторм-три, это Первый.
– Это Шторм-три.
– Возможно, и объект и заложник в доме. Не исключено, что пока заложнику ничего не угрожает. Тогда мы сможем просто войти.
– Вас понял, Первый. Работаем по варианту «Контроль».
– Хорошо, Шторм-три.
Полковник отложил рацию.
– Как думаете, Шмель действительно еще ничего не сделал Липскому? – спросил Владимир Родионыч.
– Не знаю. Вам же Гринчук сказал, что все будет нормально…
– Ну да, а ваш Гринчук никогда не ошибается, – язвительно улыбнулся Владимир Родионыч.
– Если Гринчук сказал, что все будет нормально, то все будет нормально, – очень серьезно сказал Полковник. – Но…
– Что «но»?
– Но я никак не могу приноровится и угадывать с первого раза, что именно нормально с точки зрения Гринчука. Поэтому, мне остается только надеяться.
– Я принесу деньги, – сказал Липский.
– Да, конечно, – кивнул Шмель, – а я пока приготовлю нам обоим кофе. Вместе пойдем. Это ведь в доме?
– Да, – кивнул Липский, – в доме.