Розовое дерево
Шрифт:
— Мистер Лоуренс, вам не кажется, что вы перегибаете палку? Я вовсе не чувствую себя «задвинутой на задний план». Как вы сами заметили, именно я отвечаю за организацию этого праздника.
Он неопределенно махнул рукой.
— Это же в переносном смысле! Я имею в виду, вы считаете, что должны сидеть тихо и незаметно, стать частью мебели. Вам больше не следует носить яркие или светлые тона, нужно быть не женщиной, а простым серым воробьем… Но это же просто идиотизм!
— Никакая женщина не хочет выглядеть глупо, выставляя себя более молодой,
— Но зачем специально старить себя? Казаться старше, чем вы есть на самом деле? Знаете, мне кажется, в вас намного больше хорошего, чем вы показываете другим. Вы только хотите казаться самой строгостью и порядочностью.
— Хочу казаться? Нет, мистер Лоуренс, это настоящий абсурд. Мне вспоминается, что именно вы…
— А именно вы… — решительно прервал он ее, — …позволили надоедающему вопросами, назойливому, шумному, беспокойному десятилетнему ребенку быть рядом с вами, несмотря на то, что девочка совершенно не умеет вести себя в обществе и, к тому же, имеет огромного бестолкового щенка и шокирующего всех отца. Именно вы приняли в свой дом бедную бездомную девушку, которую каждая «порядочная» женщина немедленно отправила бы в приют для «заблудших женщин». Это вы делали из-за доброты и сострадания, а не из чувства долга. У вас доброе сердце, и неважно, за сколькими слоями кружев и шелка вы пытаетесь его спрятать. Согласитесь, вы ведь тоже пренебрегаете нормами общественной морали. Потому что достаточно независимы, чтобы когда-нибудь чувствовать себя по-настоящему счастливой, живя по правилам остальных.
— Кажется, вы меня знаете слишком хорошо для человека, который разговаривал со мной два или три раза. Для того чтобы понять, где истинные качества, а где маска, которая их скрывает, нужно много времени. Что мне действительно хотелось выяснить, так это — зачем ее носят…
— Не верю! — Он помолчал, затем улыбнулся. — И не думаю, что вы сами верите в это. Вы очень упорно стараетесь вести себя в соответствии с традиционными представлениями о «старой деве». Вам это пока, по-моему, плохо удавалось.
— В самом деле, мистер Лоуренс? Вы говорите абсолютную чепуху!
Джонатан пожал плечами.
— Может быть… — он вновь заглянул в корзинку. — Хм, вы не обманывали насчет нескольких яиц?
— Естественно, нет! Я же собиралась перекусить сегодня вечером одна. Уверена, что вы останетесь таким же голодным после сегодняшнего ужина, как и до него.
Он взглянул на нее, в глазах блистали смешинки.
— О, пожалуйста, не беспокойтесь обо мне.
— Да нет, вы же знаете, я не беспокоюсь…
— Ах, Миллисент, вы раните меня этим, — шутливо сказал он, запихивая в рот целое яйцо. — М-м-м… Вкусно! Кажется, качество вашей пищи компенсирует её количество.
— Не припомню, чтобы разрешала вам обращаться ко мне по имени, — холодно произнесла Миллисент, прикладывая все усилия, чтобы сохранить серьезный тон и не начать вслед за Джонатаном поддразнивать и иронизировать. Эта манера оказалась весьма заразительной.
Джонатан посмотрел на нее, не говоря ни слова, и на его губах медленно проступила улыбка, неясная и зовущая. Глаза его потемнели и потеплели. Милли поняла, что он вспомнил об их поцелуе в ту ночь. Она почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, но сама не могла понять, что это было: жар стыда или жар страсти.
— М-м-м… — промурлыкал он, облизывая пальцы, — — вам не кажется, что мы сегодня слишком официальны?
— Джонатан… — начала Милли почти просительно, но вдруг поняла, что сама назвала его по имени. Она, смущенно замолчала.
Он засмеялся:
— Видите, как это легко?
Теперь она была абсолютно уверена, что покраснела до корней волос.
— Извините… Я не думала… — он был прав, у нее почти непроизвольно слетело с языка его имя. Слишком легко и просто. Она знала, так получилось потому, что слишком часто она думала о нем и мысленно обращалась к нему.
— Не стоит извиняться! Я не возражаю. Мне нравится, когда вы произносите мое имя. А я люблю произносить ваше. Вам не кажется, что мы уже достаточно знакомы, чтобы оставить официальные обращения?
Милли посмотрела на Джонатана. Его золотистые глаза сейчас были серьезными. Мысли ее вновь вернулись к той ночи. Она снова могла почувствовать его губы на своих, ощутить прикосновение его рук. Да, они достаточно знали друг друга. Что касается Милли, так близко она вообще не знала никого другого.
Она опустила глаза.
— Я… я думаю, да. — Она услышала, как он вновь зашуршал чем-то в корзинке и потом протянул ей яйцо. — Прекрасно! Не хотите ли попробовать своей собственной стряпни? Это вкусно.
— Спасибо. — Милли взяла половинку яйца из его рук, и ее пальцы коснулись его. Она ужаснулась, поняв, что внутри снова все задрожало. Боже, помоги ей не показать себя растерявшейся дурочкой перед этим человеком! Она была уверена, что ему удавалось ставить в такое положение многих женщин.
Она быстро глотала маленькие кусочки яйца, абсолютно без желания и аппетита, но не представляя, что еще можно делать в этой ситуации. Она никогда не встречала человека, который бы приводил ее в такое смятение, как Джонатан Лоуренс.
Он лежал на боку, подперев голову рукой, и снова пытался что-то отыскать в ее корзине. Миллисент наблюдала за ним сквозь опущенные ресницы.
— Я говорила, здесь ничего такого нет, — наконец произнесла она насмешливо. Он невинно взглянул на нее.
— Разве я что-то сказал?
— Вам было нужно вовсе не это.
Джонатан улыбнулся:
— Моя дорогая Миллисент, мне кажется, вы должны чувствовать себя втройне виноватой за то, что подсунули мне эту полупустую корзинку.
— Я ее вам не подсовывала! Мне и в голову не могло прийти, что вы будете настолько глупы, чтобы купить ее — да еще и за такую цену!
— Мне всегда могла легко вскружить голову хорошенькая женщина. — Он достал еще одну половину яйца из корзинки и отправил ее в рот.
— Вам нравится дразнить меня?