Розовый бархат
Шрифт:
– И что же это значит?
– А то, что в сандалиях ты не побегаешь по лесу, по коровнику, и не потаскаешь водички. Слишком тонкие лямочки и такие беленькие. Это говорит о том, что не пачкаются в навозе, а потертость говорит о том, что они у тебя уже давно. Вот я и сделал вывод, что вы барышня, а не простая девушка. И более того, – он снова охнул и продолжил свои рассуждения – кто в такую рань встанет и придет сюда?
Она пожала плечами, но тут же высказала свое предложение.
– Кто угодно, кто хочет встретить рассвет, поздороваться с ним.
Он в очередной раз охнул, достал из папки листок ватмана и начал крепить его к планшету.
– Да-да, действительно. Только тот, кто хочет с ним поздороваться. Но вот проблема. Когда работаешь по дому, ты не замечаешь солнышко, ты видишь его только тогда, когда проснулся, а в это время у тебя в голове мысль «уже встало, а так хочется еще вздремнуть» …
Наконец он прикрепил белый лист и прищурил левый глаз. Казалось, он что-то смотрит на этом листе.
– Присядьте, барышня, вот на этот стульчик, – его палец показал на канцелярский стул, что стоял у стола.
Анастасия сдула с него пыль и присела.
Так они продолжили беседу. В душе радовалась собеседнику. Расспрашивала его о жизни, о городе. Она призналась, что редко там бывает и уже не знает, что нового носят в городе. Рассказала, что читает, кто ей нравится. Рассказала про свою кошку, которой в этом году исполнилось уже семь лет и что она уже успела в этом году родить четверо котят. Они говорили еще о многом, но в основном говорила сама Анастасия. Ей было приятно, что ее кто-то слушает.
– Ну вот и все. – Сильвестр Павлович потянулся, его старческая спина выпрямилась и захрустела.
– Можно взглянуть? – нерешительно спросила Анастасия.
– Безусловно можно, ведь я тебя рисовал.
– Меня? – от удивления она чуть было не упала.
– Ага.
Анастасия подбежала и встала за спиной художника. Яркое солнышко бликовало на листе. Она прищурилась. От этого карандашные линии стали тоньше, прозрачнее и воздушнее. Увидела свой образ, свою головку и вздернутый носик, слегка опущенное плечо и гордую спину. Это была действительно она. Никто в жизни ее не рисовал. Вот так просто и все готово, и как похоже.
Девочка крутила головой, пытаясь рассмотреть каждую черточку, каждый штришок. Ничего лишнего, только силуэт и слабая тень. От этого рисунок был просто пронизан воздухом.
– Красиво… – все, что смогла сказала Анастасия. – Очень красиво.
– Ну что вы. Не стоит так хвалить, а то я, как художник, еще и возгоржусь.
Но ему было действительно приятно. Он потирал свои сморщенные ладони, а пальцы крутили огрызок карандаша.
– А это… – только сейчас заметила, что на ее плече платье было немного приспущено. Оно как бы невзначай с него спускалось и тем самым придавало уже совершенно иное настроение.
– А это… – он сказал так, как будто она обратила на какую-то букашку. – Плечо.
– И только? – ей стало даже немного обидно.
– Да, просто плечо. Я продолжил линию шеи. А тут платье. Решил, что не гоже, вот и добавил легкости, – Сильвестр Павлович поднял свою шевелюру и взглянул на нее. – Не надо было?
Анастасия еще раз взглянула на рисунок.
– Нет, вы правы, – она наклонила голову, пытаясь лучше рассмотреть линии – просто не ожидала.
– О!… – он задумчиво посмотрел в потолок. – А что мы вообще ожидаем?
Она пожала плечами.
– Мы не можем жить по писаному, иначе стало бы очень грустно. Представь, что вы знаете, что и когда делать, вам хочется, но не можете совершить рискованный поступок, потому что нельзя, там об этом не написано. Разве так интересно жить? И была ли тогда эта жизнь? …
Ее глазки удивленно посмотрели на него.
– Нет конечно. Мы в праве делать сами то, что желаем, – сделала свое умозаключение Анастасия.
– Не спеши с такими выводами, барышня, – он оперся о подоконник. – Если вы пришли сюда, это не означает только ваше на то желание.
– Почему? Это решила только я.
– Нет, не вы, – казалось, что ему был не интересен этот разговор, – а множество обстоятельств, к которым вы не имеете никакого отношения.
– Как это так?
– Сперва это ваша матушка.
– Но она спала и не знает.
– Да, не знает. Но она вам не поручила никакой работы, и вам бы тогда пришлось о ней думать. Сегодня прекрасная погода и это позволило вам пройтись, а вчера вы отдохнули хорошо, но почему? Да и стоит ли вести такую линию расчетов? Мы никогда не найдем истинны, слишком много факторов влияния. Мы это делаем именно потому, что нам этого хочется.
Анастасия поняла, что это действительно так.
– А этот рисунок я написал так, как мне это показалось в данный момент наиболее подходящим, под мое настроение и под ваше состояние, – он развел пальцы в стороны, как бы делая широкий жест. – Видели бы вы себя со стороны.
– А что такого во мне? …
– О… – многозначительно потянул он. – Вы парили, вы просто излучали состояние этого утра. Вот я и нарисовал вас так.
– Спасибо.
– Спасибо вам, я только художник.
Они расстались. Анастасия целое утро думала об этой встречи, а придя домой, встала перед зеркалом и постаралась приспустить платье с плеча, так, как это было на рисунке. Но угол зрения не позволял это сделать. Он нарисовал немного снизу, а она смотрела только сверху.
На следующий день, когда чуть засветало, она снова побежала в развалины конторы. Старичок пришел чуть позже, но пришел. И они снова говорили. Он даже не удивился тому, что она пришла. Он просто сел и начал рисовать. В этот раз Анастасия уже знала, что он рисует ее, ей не терпелось увидеть результат. Она пыталась не крутиться, но это не нравилось Сильвестру Павловичу. Он шутил, а она смеялась и вертелась на стульчике, а он продолжал рисовать.
По окончанию работы барышня подбежала, можно даже сказать, подлетела, и впилась глазами в рисунок. Она была нарисована в пол-оборота. Стройная спинка, гордо поднятый подбородок, волосы завязаны в косу, сверху красовался венок из полевых цветов. Немного смутилась. Плечо было пологим, как сугроб после вьюги, гладким и длинным. Платье спало с него и лежало на локте, спина была открытой.