Розовый мёд

Атомный Владимир

Я кивнул.

— Ты же знаешь игру такую, когда придавливают вены на шее и человек засыпает?

Удивлённо воззрился на сестру.

— Нет.

— Ну, пережимают эти… сонные артерии и человек отключается. Можно там лицо разрисовать или, ну мальчики так делают, — вдруг засмущалась она, — под майку или в трусы заглянуть.

Меня такая игра поразила. Слышу первый раз, но в голове уже возникли образы. Одни из пристойных и правильных — это опасно, а вторые — сделать так Сонетте.

— Понятно. И что тебя интересует на этот счёт? — осторожно поинтересовался я, со стыдом признаваясь себе, что испытываю надежду на своеобразный

ответ.

— Ну, просто. Вдруг ты, когда будешь фотографировать, захочешь мне куда-нибудь заглянуть, — затихая пробормотала она. — Я, конечно, против, но почему-то показалось, что ты ещё поэтому…

— Что?! — нахмурился я.

— Ну, хочешь сфотографировать меня спящей, — опять тихо ответила сестра, совсем отвернувшись.

— Ты гонишь, что ли? Даже если бы мне это надо было, то не получится.

— Почему? — удивилась она.

— Человек, если ему лезть под майку или туда, — показал я пальцем, — проснётся. А в этой дурацкой игре, когда пережимается артерия, происходит гипоксия мозга. Это опасно. Но человек ненадолго теряет сознание и тогда да, можно заглянуть или ещё чего.

— Ещё чего? — тут же подхватила она.

— Короче, ты поняла?!

— Да-да, ну ладно тогда, — чуть огорчённо отозвалась девушка.

— Э! Ты чего скуксилась? Что я тебя пока спишь не облапаю, что ли?! — раздосадовался я.

— Конечно нет! — вся покраснела Сонетта. — Извращенец!

Подскочив, она побежала наверх.

— Я у тебя! — прилетел весёлый голос сверху.

Либо кофе готовился дольше обычного, либо фантазии затащили меня на такие глубины, где время бежит медленней. Разговор и порождённые им образы полыхают в мозгу, как огненные цитаты из книги. Что же хотела сказать Сонетта? Намекала ли? Но недавнее откровение, когда мы лежали на кровати и я взглянул в лицо, оно мешает думать о ней в таком свете. Может это просто мысленный шум, типичный для подростков её возраста и пола? Говорит первое, что приходит в голову. Хватается за язык и снова говорит?

Вопросы можно было бы забыть и постараться думать о другом, но дремучее желание совершить пошлость одолевает необоримо. Когда она будет спать, я… стоп! хватит об этом думать! Вроде заявляешь это себе твёрдо, прекрасно понимая, что все сто шагов до пропасти — это сотня возможностей изменить путь, но последний, в пропасть — это окончательное решение. Если сорвусь на потеху тварному, то всё может быть очень плохо. Мне нужно держаться.

Отхлебнул кофе, получившийся несколько крепче обычного. Бросил ещё кубик сахара и снова взялся мешать.

Когда перед тобой стена и намёка на путь нет — отказать себе легко. Вот только Сонетта приоткрыла дверь и теперь через щель сочится свет надежды, что мне позволительно непристойное действие. Именно это самое ужасное. Не глухая стена, а она же, но с намёком на возможность переступить грань.

Эту грань я люблю и ненавижу в равной степени. Это граница, которая жестокой и карающей десницей морали бьёт тебя и лишает сладкого, грешного удовольствия. Ты не можешь пасть в объятья соблазна и утопить душу в черноте похоти. Но эта же грань позволяет оттенить грех от праведности. Сделать контраст между ними настолько ярким, что когда ты таки переступаешь границу, то испытываешь двойное, тройное удовольствие. Познав сравнение, падение становится ещё отчаянней.

Под гнётом всего этого поднялся к себе. Взявшись за ручку, немного завис. Это моя комната и за дверью нет ничего предопределяющего, но что-то держит. Вдруг послышался шум, громкий стук и вскрик Сонетты.

Уже открыв рот для вопроса, ворвался вовнутрь. Глаза впитали глупую и яркую картинку — Сонетта лежит едва ли не попой кверху, с попавшими на кровать ногами. Выставленный на штатив для съёмки мобильный, сейчас атакуем стонущей от боли девушкой — пытается что-то сделать.

— Да выключайся ты! Драная транса! — прошипела девчушка.

Хочется спросить, что случилось, но изголодавшийся от чего-то взгляд, пробежался по розовым чулкам и рожицам кошек на них. Скользнул по манящему образу ног ниже, к трусикам, сейчас натянувшимися и намекающим на понятный рельеф. Я успел впитать образ животика, когда Сонетта в очередной раз простонала:

— Голова болит!

— Чего случилось-то? — сдвинулся с места я и протянул руку.

— Я пыталась на руках постоять — такое было задание. Но упала, — плаксиво пояснила она.

Удержал готовый соскользнуть с губ ругательство-эпитет. Справедливое, но не хочу обижать. Всё же она милая и больше тянет погладить.

Поддавшись порыву, опустил руку и сел рядом. Пододвинулся и положил её голову себе на колени.

— Погоди вставать. У тебя наверняка лёгкое сотрясение. Нужен покой.

С удивлением обнаружил в своём голосе нежные ноты.

— Хорошо, — простонала она и закрыла глаза.

Я стал поглаживать её по голове. Сонетта, в это время, спустила одну ногу с кровати и, согнув в колене, отвела в сторону. Словно награждая меня за заботу. Я чуть не возопил от поднявшегося изнутри восторга. Прикрыв веки и отдыхая, девушка позволила созерцать себя жадному моему взгляду. Он, как невидимый язык, готов быть всюду и касаться везде. Хрупкая и утончённая, словно эльфийка, Сонетта будоражит моё естество. Отстранённо отметил, что удачно положил её головку — пробудившаяся плоть не потревожит нашего магического состояния.

Всегда думал, что всякие поцелуи и поглаживания — это только предлог. Парням нужны только определённые части тела, а всеми остальными действиями, они только дань традиции отдают и пускают пыль в глаза девушкам. Но сейчас, продолжая поглаживать её головку, касаясь гладких и мягких волос, испытываю не меньшее удовольствие, чем от разглядывания белья. Под дурманом желания, всё, что касается Сонетты, воспринимается с готовностью и с охотой.

Я не стал сдерживаться. Погладил лоб. Прошёлся по линии носа. Коснулся губ. Одарил вниманием щёки и скулы, впитывая ангельскую мягкость кожи. Начав с подбородка, скользнул до шеи и там отдался порыву гладить и чуть прихватывать, словно для удушения.

— Так приятно, — тихо выдохнула девушка. — У меня аж голова проходит.

Я, конечно, замер, убрав руку.

— Погладь ещё, — с легкой ноткой каприза, попросила она.

В ту долю секунды, когда отзвучало последнее слово просьбы, я вновь воспарил до небес. Святая чистота её натуры пьянит. Она как хрустальный источник и тем слаще мечтать о ней. Моя вольность не только осталась не понятой, но оказалась принятой в объятья. Не стоит говорить, что очень симпатичного личика сестрицы я взялся касаться с новой жаждой и рвением. Каждой чёрточке уделяя внимание и почаще сжимая шею. Всё это дополнено прекрасным ракурсом на животик и нижнее бельё меж распахнутых ног.