«Розовый» убийца
Шрифт:
И сам попал в переделку.
Трошин отгонял от себя мысль об опасности, грозившей теперь уже им самим, но она возвращалась, потому что рядом был Борька.
— Не дрейфь, старший сержант, разогреем твой радиатор, — сказал он Борьке с наигранной бодростью.
Тот глянул удивленно, засмеялся:
— Чего ты, Захарыч? Я и не думаю. Разогреем, конечно.
Счет шел на минуты, мороз не давал отсрочки, и они принялись за дело.
Холод перехватывал и без того трудное дыхание инспектора, легкие больно обжигало, словно
Но еще больнее было ему видеть голые руки Бориса, покрасневшие и уже, как казалось, вспухшие от стужи.
— Руки береги, Боря, — сердито хрипел Трошин, понимая бесполезность своих призывов. Борька, скрестив, отогревал руки за пазухой, затем вновь принимался за дело голыми скрюченными холодом пальцами, прилипавшими к металлу.
По тому, как мало и бережно слил шофер бензин в погнутое ведро, инспектор понял: горючего мало. Оно и понятно, машину Борис не заправлял, ночная поездка была неожиданной.
Пропитанный бензином факел ярко вспыхнул, сделав фантастическим все вокруг. Ветер тут же вцепился в огонь, срывая с него искры и прочерчивая ими ночь, как трассирующими очередями. Огонь рвался вслед за ними в темноту, и Трошин испугался: вдруг этот рыжий развевающийся хвост лизнет Борькины промасленные одежды? Но молодой шофер дело свое знал: встал перед капотом с подветренной стороны и куски пламени уносились от него.
Борька орудовал факелом, а Трошин, хоть и нечем было помочь, топтался рядом, боясь оставить его, залезть в кабину, где еще не выстудилось тепло. Вот и пригодились ватные брюки предусмотрительного скотинка, которого инспектор вспомнил добрым словом, стоя на пронизывающем ветру.
Одного факела явно не хватало, и Борька, сплюнув, сердито крикнул:
— Захарыч, пошарь под сиденьем ветошь, готовь второй факел.
Но если уж начались неприятности, то идут они целым строем, и участковый напрасно обыскивал кабину — ветоши не было. Пока он возился, снаружи полыхнуло. Глянув в стекло, уже начавшее затягиваться ледяным кружевом, он увидел, что Борька палит свою меховую рукавицу, надев на затухший было факел. Ну нет, рукавица это не дело, да и ненадолго хватит. Трошин скинул полушубок, торопливо стащил с себя свитер, рубаху, смял в комок, надел полушубок на майку, чувствуя, как все тело покрывается гусиной кожей и подергивается в неудержимой противной дрожи, сводящей скулы.
Но было не до ощущений, по второму всполоху он понял, что в ход пошла и другая Борькина меховушка, тяжело спрыгнул с высокой подножки и Борька тут же окликнул его:
— Принес? Держи факел, еще бензин нужен.
И вспыхнул новый факел, салютуя ночи. Не было сил смотреть на вспухшие Борькины руки, и страшным прошедшим сном казалось виденное на кровати большое мертвое тело, и не существовало боли, ветра и холода — все слилось в одну большую тревогу и страстное, нестерпимое желание: скорее, скорее
Сколько времени продолжалась эта изнурительная работа. Трошин сказать бы не мог, может быть, полчаса, может, час или два, но вот, наконец, заработал мотор и обрадованный Борька схватил руль ладонями, не в силах согнуть обмороженные пальцы.
— Дай поведу я, — попросил инспектор, но шофер в ответ лишь сердито дернул головой. Трошин не стал больше сердить парня, понимая, что баранку сейчас не удержит, ослаб. Хватило бы силы доехать, не стать Борьке новой помехой.
Кабина быстро прогрелась, но озноб уже не отпускал Трошина и мелкая дрожь прерывалась такой встряской, что лязгали зубы, и шофер, жалеючи, говорил:
— Потерпи, Захарыч, уж скоро, потерпи.
Ночь перевалила уже за вторую половину. Метель стала стихать, словно устала, но это грозило еще большим морозом и радовать не могло. Они добрались, наконец, до просеки. Дорога, защищенная лесом, была еще больше заснежена и скорость совсем упала, ЗИЛ едва полз, утопая в снегу.
Но как кончается все, близился к концу и этот изнурительный путь, через час-полтора они доберутся до Заиграево. Чем ближе был поселок, тем тревожнее становилось участковому.
За ночь не встретилось им машины из Заиграево, значит, не было срочной нужды ехать в район.
Правда, Заиграево — леспромхозовский поселок и имеет своего врача, но ведь погиб Федяев, не справилась Татьяна с «розовым» убийцей, значит, не так просто с ним совладать. И все же Трошин успокаивал себя: возможно, все обойдется, возможно, он успеет.
Уже совсем немного оставалось до поселка, когда заглох мотор. Напрасно Борис пытался запустить его, стрелка прибора билась за нулем, мотор не хотел работать: кончился бензин, как ни экономил его шофер там, поджигая факела.
Они помолчали в мгновенно стынувшей кабине, шофер не глядел на Трошина, играл желваками, а тот, собирая горячечную силу, думал только о голых Борькиных руках. Самая сложность оставшегося пути представлялась ему в том, как сберечь руки парня. «Сына, сына, побереги мне сына», — преследовали слова Надежды, его одноклассницы.
А мороз, он хитрый и коварный. Мигом бросится на подмороженные Борькины руки, попытается доделать свое черное дело.
Трошин снял с себя варежки, протянул парню:
— Надо идти, Боря.
Шофер оттолкнул варежки:
— Думаешь, не вижу, что ты в одной майке под шубой? Как задует в рукава — добавит кашля, — попытался пошутить он. И добавил серьезно:
— Смотри, как я обойдусь.
Он вытянул из-под полушубка рукава свитера, закрыл ими руки, прихватив пальцами:
— Готово.
Трошин откашлялся в тепле, как на сцене, открыл дверцу, первым выпрыгнул из кабины.
Они еще слили из радиатора воду, чтобы не испортить Борькину технику, и пошли гуськом, друг за другом.