Розы в кредит
Шрифт:
Постепенно Мартиной овладели ее обычные мечты: она еще не решила, какова будет у нее кровать… с эластичным пружинным матрасом… это само собой, но какой марки? Эластичные пружинные матрасы продают с гарантией на пятнадцать лет. Маловато. Ведь кровать покупается на всю жизнь, на ней спишь до самой смерти, на ней же и умираешь. А Мартина вовсе не собиралась умирать через пятнадцать лет. Так что же, через пятнадцать лет его придется ремонтировать? И потом, какую выбрать обивку – с разводами, конечно, но… белые по серому фону или небесно-голубые по серому? Мартина терзалась сомнениями. Даниелю надо скорее начать зарабатывать. Они тогда все купят в кредит. И не заметишь, как выплатишь, но надо же еще на что-то и жить. Мартина твердо решила, что не похоронит себя на ферме Донелей. К тому же им и там не обойтись без ее заработка, как ни мало зарабатывает она, но Даниель и того не будет иметь у отца. По всей видимости, мсье Донель предоставляет тем членам семьи, которые работают у него на ферме, только кров и питание, денег же не платит… Ароматная роза – это очень привлекательно, но Мартина начала разделять мнение отца Даниеля: такая роза может обойтись столь же дорого, как азартная игра на бирже или в карты. Она надеялась, что увлечение Даниеля пройдет, придется, правда, повременить, но Мартина уже решила: Даниель будет «пейзажистом» – ведь в его Школе был введен специальный курс по созданию красивых пейзажей в парках и садах. У него будет контора в Париже, он будет «опейзаживать» поместья богачей и зарабатывать кучу денег. А пока, каждый раз, когда заходила речь о квартире, он ощетинивался и твердил, что не понимает, зачем им квартира в Париже, если они все равно будут жить на ферме. Она не возражала… «Глупый!» – Мартину умиляла наивность Даниеля: он действительно верил, что будет выводить новые сорта роз! Мартину неудержимо влекло к Даниелю, настанет время, когда она все ночи напролет будет спать в его объятиях на волшебном эластичном пружинном матрасе.
Даниель ждал ее в машине у дверей дома.
– Как живешь?
– А ты?
Они не поцеловались, только поглядели друг на друга, Мартина села рядом с Даниелем, и он не сразу смог тронуться с места. Ни он, ни она не сказали ни слова, пока не приехали в отель, где обычно встречались.
Они не виделись целую неделю и сейчас не могли оторваться друг от друга, бормоча что-то и заикаясь, слепые и глухие ко всему на свете.
Даниель проснулся, держа в своих объятиях Мартину, он увидел обои в разводах, потрескавшийся потолок, медные прутья кровати… Ему зверски хотелось есть и пить. Мартина что-то говорила. О чем это она? А, да она уже решила, какой у них будет матрас…
– Матрас? Пружинный? Ну и что? Послушай, Мартина, я ничего не понимаю в том, что ты мне рассказываешь… Живо! Пошли чего-нибудь перекусить!
Стоял сентябрь, жаркий, как август. В кафе на бульваре Сен-Мишель яркий свет, оглушительный шум. Посетители буквально сидели друг на друге. Молодые люди с бородками, короткие штаны в обтяжку… летний загар еще держался и был виден сквозь расстегнутый ворот рубашки… Мартина всех красивее – как птица с блестящим гладким оперением она выделялась среди девушек в узких штанах, в сандалиях на босу ногу, с лошадиными хвостами на голове. «Они никогда не моются… Противно смотреть…» – Мартина с отвращением отвернулась. Сама она была в безупречно белом платье; несколько нитей жемчуга обвивали ее шею, черные волосы коротко острижены и причесаны волосок к волоску, и даже на гладком лице царил удивительный порядок: расположенные абсолютно горизонтально брови блестели, короткие густые ресницы четко обрамляли матовые глаза, помада аккуратно обрисовывала контуры ее довольно большого рта с чуть припухшими губами. Поставив ногу на перекладину табурета перед стойкой бара, она, слегка изогнувшись, наклонилась вперед. Какая линия бедер! Богиня! Даниель пил уже третий стакан абсента – еще никогда в жизни его так не мучила жажда.
– Эластичные пружины, – говорил он, – да, пружины – главное… Я теперь и думать не могу о любви без пружинного матраса!…
Мартина чуть не рассердилась: всегда он так легкомысленно относится ко всему, что имеет для нее огромное значение! Но она не могла удержаться от смеха, когда Даниель, стараясь ее успокоить, серьезно сказал:
– Да, это страшно важно, я специально изучал вопрос…
Волосы щеткой, широченные плечи, взгляд простодушно невинный… Он был и мужчиной, и в то же время ребенком – Даниель, которого она ждала всю жизнь, пока, наконец, не дождалась и теперь могла сказать: «Мой Даниель».
Даниель, видимо, слегка опьянел, перестал дурить и вдруг насупился. Мартина как раз рассказывала ему обо всем, что произошло с Сесилью, и о том, какой страх она испытала – был момент, когда Мартина думала, что ей придется отдать Сесили их квартиру… Она рассказала также о приятеле мадам Денизы, который занимал какой-то пост в пластмассовой промышленности.
– Прямо умора! – говорила Мартина. – «Думаю, что пластмасса мне не будет неприятна…» И это о мужчине! Сесиль – настоящий ребенок.
Тут-то Даниель и помрачнел.
– Что с тобой, Даниель?
Последовал обычный ответ:
– Ничего…
– Ты не рад тому, что я с тобой?
– Что?… А, да… Как же, как же…
Он так сжал губы, что рот его вдруг стал огромным, а щеки ввалились. Короткими затяжками он курил трубку. Остановив на Мартине отсутствующий взгляд, он сказал:
– Знаешь, кто она, твоя Сесиль? Она – устрица.
Мартина вся съежилась: значит, пока Даниель молчал, он думал о Сесили. Она ничего не ответила, ожидая, что будет дальше.
– Все вы такие… Живая или нет – узнаешь только тогда, когда выжмешь на нее лимон… Немые, отливающие перламутровым блеском, но жемчужины попадаются в них очень редко. Почему ты ей не отдашь свою квартиру?
Мартина всплеснула руками.
– Отдать ей квартиру?…
– Ведь она – почти растение… Ей там будет хорошо. А ты… – Даниель глядел на Мартину отрешенным взглядом, – ты из звериной породы… К несчастью, зверь попал в пластмассовое окружение! Если бы я гнался за тобой, я очутился бы не в джунглях, а в больших универсальных магазинах, в отделе хозяйственных товаров и предметов гигиены, среди пластмассовых губок самых восхитительных расцветок!
– Ну и пусть… – Мартина достала пудреницу. – Я тебя не совсем понимаю. Все это, наверно, не очень лестно Для меня. Зверь среди пластмассовых изделий… Еще загадочнее, чем Пикассо… Приди в себя, Даниель. Попроси счет и пойдем…
Даниель должен быть в Версале рано утром. И все-таки они могли бы еще вернуться в отель. Иногда они так и поступали – правда, тогда Даниелю приходилось вставать в шесть часов. Но сегодня он не предложил ей этого. Он спросил счет и отвез ее домой.
– До скорого… – сказал он, и машина умчалась.
XVI. Кредит открыт
Если бы не я рассказывала эту историю, я бы сказала Мартине – берегись! Одна петля спустилась, как бы все не расползлось. Но я Мартине не ровня, где мне с ней тягаться. Помню… я была тогда совсем одна… Иногда встречала на Монпарнасе прелестную женщину. Она жила с человеком, которого обожала, он был красавец, но пьяница и наркоман. Однажды вечером этот человек пришел ко мне, как всегда пьяный, и стал объясняться в любви. Он не хотел уходить… К счастью, кто-то неожиданно зашел и выгнал его. Он начал ходить за мной следом. Мне стыдно было смотреть в глаза его жене, но она заговорила со мной первая. «Мелкая у вас душа, – сказала она, – вы не способны любить человека, если его при вас вырвет. Вы не в состоянии идти до конца… Вам надо, чтобы все было чистенько и красиво. Я вас презираю», Молча слушая эти оскорбления, я понимала, как она страдает оттого, что человек, которого она боготворит, вызывает в ком-то отвращение. Но то, что она сказала тогда, осталось во мне, как заноза, которая до сих пор по временам причиняет боль. Где же мне тягаться с Мартиной? Она-то все доводит до конца.
Квартира была именно такая, о какой мечтала Мартина, Вы видели такие на глянцевой бумаге в иллюстрированных журналах: много воздуха, света, все гладко и красиво покрашено. Правда, еще пусто – одна только кровать с эластичным пружинным матрасом, три табуретки из металлических трубок, с ослепительно-желтыми пластмассовыми сиденьями, которые перетаскивали из комнаты в комнату, и раздвижной кухонный стол, одолженный мадам Донзер. Никого не пригласишь! Даниель не мог прийти в себя от изумления. По-видимому, предполагается, что он будет жить здесь, но из всего этого только одна она, Мартина, принадлежит ему. Мартина истратила все свои сбережения на кровать и добивалась, чтобы Даниель попросил у отца денег на стулья: ведь надо же на чем-нибудь сидеть. Даниель со скрежетом зубовным написал отцу и получил в ответ деньги без каких-либо комментариев. Эта квартира – источник неприятностей, и зачем только Мартине понадобилось с ней связываться! После письма отцу Даниель две недели не появлялся здесь, и Мартина ничего больше от него не требовала. Она сама как-нибудь вывернется.