Розы в кредит
Шрифт:
– Но, – настаивал Даниель, – может же и так случиться – вполне честные люди думают, что сумеют заплатить, а потом платить не в состоянии…
– Конечно, и такое случается… Вчера, например, фирма получила письмо от одного клиента, который купил ковры. Несколько месяцев он исправно платил взносы. А теперь он сообщает в письме, что убил свою любовницу и, находясь в тюрьме, временно прекращает платежи.
– Временно!…
– Вот именно!… Благодарю вас, мсье, за любезный прием. До скорого.
Молодой человек ушел.
Итак, люди честны? Владельцы фирмы «Порт и компания» могут спать спокойно и наживать денежки, пользуясь тем, что люди честны. Даниель был в восторге, он никак не ожидал такого оптимизма
Мартина запаздывала. Из-за этого сборщика, будь он неладен, Даниель не успел еще выложить на тарелку ананасный торт, и он растекся по столу… густой, липкий сироп на гладкой полированной поверхности в шашечках… Даниель попробовал стереть пятно, но получилось еще хуже, он бросил липкую тряпку на кухонный стол и прилег на маленький диванчик все из того же комбинированного гарнитура. Час уже поздний. Почему же это Мартина не возвращается? Они не виделись больше месяца. Может быть, его открытка пропала? Нет, этого никогда не бывает. Как глупо устроена наша жизнь, думал Даниель, женились, а живем врозь… Он не сумел ни приобщить Мартину к своей жизни, ни разделить с ней ее жизнь. Хорошо бы стать парикмахером… Вот было бы здорово! Как мсье Жорж и мадам Донзер. Даниель тут же почувствовал, что никак не способен жалеть о том, что он не парикмахер. Говорят, два с половиной года – критический срок для супружеской жизни, опасный риф. Если обойдешь его, можно сказать, что угроза разрыва надолго миновала. Вот уже два с половиной года, как они женаты. Обойдут ли они благополучно этот риф? Ведь, по совести говоря, им теперь нечем делиться друг с другом. Его Мартину-пропадавшую-в-лесах будто совсем подменили. Даже салонные разговоры у них не клеились. Мартина не ходила теперь ни в кино, ни в театр, к вечеру она так уставала, что предпочитала телевизор, вкусный обед, партию в бридж. У нее в квартире не сыщешь ни одной книги… нет даже газет. Только радио и телевизор. Мартина сама превратилась в предмет стандартного гарнитура, недалек, наверно, тот день, когда таких женщин, как она, начнут продавать в универмагах… Что же– расстаться?… Немыслимо! Оставить Мартину? Никогда больше не видеть ее милую головку с поднятым подбородком, тонкую талию, грудь… улыбку, которой она его встречала, вся сияя от счастья… Все это принадлежит лично ему, она – единственное существо, считающее его олицетворением судьбы, двойной судьбы – их судьбы… Это было третьим измерением жизни… Почему Мартина стремится сделать столь плоским их существование? Даниеля раздражало даже не количество ее покупок, а их мизерность. Если бы она мечтала о бриллиантовом ожерелье или старинном замке, но нет, она страстно жаждала иметь этот гарнитур, столовую-гостиную, и эту слегка скабрезную картинку, на которой порыв ветра оголил женщину на глазах у ее судей. Сидя на маленьком диванчике, Даниель испытывал щемящую жалость к Мартине, разве можно забыть, откуда она вышла, лачугу. Мари… Вот она и цепляется за пошлый мещанский уют. Но ведь он был подле нее, она могла бы идти рядом с ним, перешагнуть через все это. А она только и сумела приобрести мещанские вкусы. Но почему, однако, Мартина не возвращается?… Даниель проголодался. Он пошел на кухню поискать чего-нибудь в холодильнике и услыхал, как она открывает дверь.
– Сейчас я тебе все расскажу, – говорила Мартина своим нежным голосом, который проникал ему в самое сердце, – я взяла еще работу, помимо «Института»… Подожди, милый… я принесла слоеный пирог, как у мамы Донзер, и бутылку вина. Что это за тряпка?
Даниель помог ей освободиться от покупок. Она казалась такой измученной, а тут еще тяжелая сумка с провизией, и все же усталое ее личико так и сияло.
– Я тут набедокурил, – признался Даниель.
– Сегодня я тебя прощаю. Мы будем обедать в столовой. Сейчас я все объясню. Кто-нибудь приходил?
Она задала этот вопрос потому, что увидела рюмки и начатую бутылку.
– Да, агент фирмы «Порт и компания». Он взял у меня 20 тысяч франков.
– Я тебе их верну…
– Не в этом дело…
Мартина, не переставая улыбаться, накрывала на стол быстрыми, ловкими движениями и только мельком взглянула на пятно от ананасного сиропа.
– Почему же ты теперь так поздно кончаешь работу?
– Я обслуживаю клиенток на дому… Ты знаешь, это очень хорошо оплачивается…
– Дай я тебя расцелую.
– Подожди, Даниель, мне хочется скорее сесть за стол.
Сесть за стол… вместо того, чтобы поцеловаться… Ну что ж! За стол так за стол! Мартина доставала подставки для блюд, бокалы трех видов, подставки для вилок и ножей. Два ножа, две вилки, две чайных ложечки и очень много тарелок – больших, маленьких, глубоких…
– Ну, чего ты мечешься, – недовольно сказал Даниель, глядя, как она снует взад и вперед.
– Чтобы не вставать потом. Хочу сразу все приготовить на столе.
Но надо еще было разогреть слоеный пирог, поставить в холодильник принесенную ею бутылку вина… А ведь они не виделись целый месяц!
– Значит, ты теперь работаешь и после «Института»?
– Да, представь себе… Соблазнилась деньгами.
– Тогда брось «Институт»!
– Что ты, мне там так нравится. Ты знаешь – обстановка, атмосфера…
Мартина ела слоеный пирог, действительно очень вкусный. Даниелю не терпелось поскорее рассказать ей все, что у него накопилось. Но она не задала ему даже самого простого вопроса – как ты поживаешь? – до того она была озабочена: не забыла ли что-нибудь поставить на стол, все ли сделала по правилам?
И озлобленный Даниель демонстративно молчал, раз она – его жена – не интересуется жизнью мужа, незачем тогда и говорить с нею. Мартина вставала, затем опять садилась, пробовала то одно, то другое кушанье, добавляла соли, сахара, наливала бокалы.
– Знаешь, – сказала она, разрезая курицу, – я думаю, что Сесиль все-таки выйдет замуж за Пьера Женеска. На этот раз дело, по-видимому, серьезное… А мадемуазель Бенуа выходит замуж за Адольфа…
Даниель понятия не имел ни о мадемуазель Бенуа, ни об Адольфе, но он нарочно не спрашивал. К тому же ему было на них абсолютно наплевать.
– Мадемуазель Фезандери, я уже три года делаю ей маникюр, вышла замуж за своего Фредерика… Она всем нам уши прожужжала этим Фредериком. Свадьба была чудесная в Сен-Филип-дю-Рул, мы все там были… «Институт» опустел… Когда делаешь кому-нибудь маникюр три года подряд, это вполне понятно… Тем не менее мадам Дениза устроила целую историю из-за очереди в приемной… Ты заметил подставки для ножей, Даниель, не правда ли, прелесть?
Она вовсе не ждала ответа, вся поглощенная очисткой груши для Даниеля. Ей и в голову прийти не могло, что он в отчаянии.
– Торт очень вкусный, очень! Я сейчас сварю тебе кофе. Ты его, наверно, чересчур много пьешь, а уж если пить, так по крайней мере вкусный…
Она встала, но, прежде чем снова скрыться в кухне, подошла к Даниелю, села на пол у его ног, прислонилась лбом к его колену.
– Я твой песик… – сказала она снизу, – и очень тебя люблю…
Даниель погладил ее темную головку, выгнутую шейку, спину… Да, она удивительно красива… Что ж, ничего не поделаешь. Все обстоит именно так, а не иначе. Мартина встала, улыбнулась и пошла в кухню.