РПЛ 3
Шрифт:
– Совершенно зря, - вздохнул Хорвек.
– Верить клятвам того, кто приставил нож к твоему горлу — бессмысленное дело, особенно, если речь идет о магии, в которой идиот с ножом ничего не смыслит.
– Белая Ведьма принесла клятву, которую требовал от нее король, - сказал Глаас.
– Все содрогнулось, как будто там, далеко под толщей земли бушевало подземное море. Мой дед почти ничего не видел из-за того, что его глаза заливала кровь, но ему показалось, что Виллейма охватило зеленое пламя. Король трясся, кричал словно от боли, а затем расхохотался и приказал, чтобы Белая Ведьма положила руки на камень. Тогда-то он отрубил их, а затем крикнул Иберийну: «Иди, проследи, чтобы ублюдка прикончили». Дед слышал, как выл сын ведьмы, выброшенный из окна на острия ограды и как стихал его хрип. Так король Южных Земель обманул Белую Ведьму.
– Король Южных Земель обманул сам себя, - недобро оскалил зубы демон.
– Магии нет дела до человеческих уловок.
– Так магия не защищает королевский род?
–
– Защищает, но лишь потому, что я все-таки жив, - коротко ответил Хорвек.
– И сделка эта не покажется роду Виллейма удачной, я обещаю.
Вновь я ощутила, как ничтожны мои беды в сравнении с тем, что изводило Хорвека во всех его обличьях: разве мог он поступиться своей местью ради спасения моего бедного дядюшки? Разве помнил он о моем несчастье сейчас, когда глаза его полыхали алым? Единственное, что держало его рядом со мной — ненависть к Рыжей Ведьме, но даже она, казалось, поблекла рядом с ненавистью, которую испытывал демон к роду короля Южных Земель — теперь, когда он узнал о лжи и клятвопреступлении, из-за которых сила его матери перешла к королю Виллейму и его потомкам. Он свыкся с мыслью, что король убил его мать, но правда нанесла новую рану, куда глубже прежней.
Предательство, которое погубило мать Рекхе, несомненно перевесило бы на чаше весов предательство, погубившее его самого, вздумай кто-то проверить, какой грех в глазах демона кажется более тяжким. Бывают создания, способные любить другого исступленно, гораздо сильнее, чем любят они свою собственную жизнь — и я видела, что именно так Рекхе любил Белую Ведьму.
– Стало быть, если бы ты погиб, то у короля ничего бы не вышло?
– я несмело тронула Хорвека за руку, пытаясь вернуть его из мира страшных воспоминаний.
– Ты сама знаешь, как гневается магия, когда кто-то нарушает уговор, в котором она участвует вольно или невольно, - коротко ответил он, и я поняла, что речь идет о моей ошибке с Мике, едва не стоившей мне жизни. Я до сих пор не знала, сколь долго придется искупать этот грех, и иногда думала, что мне придется умереть в том заснеженном лесу — или же увидеть, как умирает тот, кого я бездумно поцеловала в спальне ведьмы.
– Что было дальше?
– резко бросил демон смолкшему Глаасу, и тот с бесконечной усталостью продолжил свою историю:
– Мой дед слышал, как лязгает меч о камень, как хрустит перерубленная кость, как кричит от боли Белая Ведьма. Отрубленные руки упали рядом с камнем, тут же раздались крики радости: Иберийн закричал, что зло теперь бессильно и остальные слуги короля поняли, что теперь им можно приблизиться к месту свершения правосудия. Окровавленную ведьму потащили прочь, к клетке, которую приготовили для нее. В этой суете Элиас сумел незаметно перевернуться и накрыл отрубленные руки собственным телом, после чего ум его помутился и до самого утра он пробыл в беспамятстве. Никто не подумал искать ведьмины руки в грязи и крови — в доме колдуньи было много золота и прочего добра, которое все желали разграбить до утра, пока ум короля и его приближенных занимали иные мысли. Никому не было дела и до покойников из числа слуг, к которым причислили и моего деда. Некоторых из них швыряли ради забавы из окон, а кого-то таскали по улице. Моему деду повезло — к камню, измазанному кровью ведьмы, никто не решался приблизиться лишний раз. Утром он очнулся, не понимая, что из виденного им было страшным сном, а что — действительностью. Все лицо его было покрыто запекшейся кровью, но рана затянулась чудесным образом. Он приподнялся и увидел их... руки. Прекрасные руки, все еще украшенные золотом и драгоценными камнями.
– И что же он с ними сделал?
– Хорвек, казалось, знал ответ на свой вопрос, да и я уже начала догадываться, отчего нынче разрыта земля вокруг камня.
– Он говорил, что сразу понял — в них заключена волшебная сила. С каждой минутой они все меньше походили на руки человека — в них не осталось ни кровинки и сквозь белую кожу, теперь похожую на хрупкую бумагу, просвечивали кости, словно выточенные из нефрита. Даже грязь и кровь не замарали их. Белая Ведьма не была человеком и плоть ее гибла не так, как это случается у людей. Но не это поразило деда более всего — он чувствовал, что у останков этих есть магическая сила, исцеляющая и защищающая. Именно благодаря ей он выжил в ту ночь.
– Думаю, что так и было, - согласился Хорвек.
– Моя мать была последней из рода волшебных созданий, давно забытых людьми. В этом мире для нее не было места, несмотря на всю ее силу и мудрость. Что ж, понятно, как поступил твой дед...
– Он не присвоил себе останки!
– вскинулся Глаас. Впрочем, в голосе его что-то выдавало правду — совесть слуги Белой Ведьмы не осталась совершенно чистой.
– Неужто? И что же он с ними сделал?
– насмешливо спросил Хорвек.
– Он сумел пробраться в город, смыть кровь и найти чистую одежду — кольца с рук ведьмы стоили больших денег, а скупщики в ту ночь не спрашивали, откуда взялись драгоценности у испачканных копотью и кровью продавцов. Все в городе только и судачили о том, что вечером ведьму сожгут на главной площади, а до того ее будут держать в клетке и каждый горожанин может посмотреть на поверженную бессильную колдунью. Дед говорил, что едва мог сдержать слезы, когда узнал о новом унижении, которому король подверг его госпожу. Но он пошел туда и увидел своими глазами клетку — ее поставили на помосте, чтобы каждый мог увидеть издалека, во что превратилась некогда прекрасная Белая Ведьма. Палач брал с горожан деньги за то, чтобы они могли подойти поближе, подняться по ступенькам и плюнуть в колдунью. Дед щедро заплатил ему, и подошел к клетке так близко, как только мог, не вызывая при том подозрений. «Госпожа, вы узнаете меня?» - шепнул он. Она, покрытая кровью и грязью, пыталась сидеть, опираясь на прутья клетки. Жизнь оставляла ее, но глаза ее, бледно-зеленые, почти прозрачные, оставались ясными. Услышав голос своего слуги, она посмотрела на него и едва заметно кивнула. «Как поступить мне с руками?» - прошептал он. «Предай их земле» - ответила она, едва шевеля губами. Все это произошло так быстро и тихо, что никто не смог расслышать и слова, однако сзади напирали те, кто еще не успел поглазеть на ведьму. «Ишь, задумался! Плюнь в нее и иди своей дорогой! Эй, чего стоишь?» - кричали ему. Никакая сила не заставила бы моего деда оскорбить свою госпожу, но она усмехнулась и сказала так громко, как могла: «Плюй и проваливай, или ты не боишься моей порчи?». Это был последний приказ, который она ему отдала. И до самой своей смерти дед просил прощения у нее за то, что выполнил его.
Сказав это, Глаас поднял на Хорвека угрюмый взгляд, ожидая, что тот разгневается, но демон лишь усмехался — что-то свое он слышал в этой истории, недоступное для понимания ни рассказчику, ни мне.
– Так твой дед похоронил руки здесь?
– Да, следующей же ночью он пришел сюда, решив, что только эта земля, политая кровью его госпожи, достойна принять в себя останки Белой Ведьмы. Ее пепел уже остывал — как и было обещано, колдунью сожгли на главной площади. Сам король Виллейм присутствовал при этом и улыбка не сходила с его лица. Дед тоже был там, но никогда не рассказывал подробностей — слишком страшны они были и слишком любил он свою госпожу, чтобы делиться хоть с кем-нибудь воспоминаниями о ее унизительной и мучительной смерти. Дом колдуньи догорал, грабители взяли здесь все, что смогли унести, и только самые ничтожные нищие все еще бесстрашно шныряли в дыму. К камню этому никто не подходил — боялись, что кровь ведьмы ядовита. В темноте дед выкопал яму поодаль и уже собрался было бросить туда сверток, как великий соблазн одолел его...
– Чего и следовало ожидать, - Хорвек вздохнул, как человек, которому пришлось выслушать бессмысленную историю ради того, что он и так знал.
– Он взял только одну косточку, самую крохотную, - тихо промолвил Глаас.
– Отрубил одну фалангу мизинца. И всегда носил ее при себе, спрятав в медальон. Ведь носят же короли при себе мощи святых? А ваша мать была святой в глазах Элиаса и он верил в ее покровительство, в милость, которую она дарует, несмотря на то, что он взял косточку, не спросив на то разрешения. Никому он не рассказывал, что в медальоне, даже моему отцу. Много лет он странствовал, прежде чем осесть в Янскерке, прячась от дурной славы, идущей за ним по пятам. Пережитое навсегда изменило его, и в дальнейшем он не гнушался никакими грязными делами: убивал и грабил, точно так же, как это потом делал я. Тайна, которую он хранил, становилась все тяжелее — вскоре он услышал, что господина Иберийна вместе со всей его семьей отравили, а господина Луака обвинили в измене и казнили. Проклятый груз, разделенный на четверых, теперь лежал на плечах двоих людей: короля Виллейма и моего деда. Никто, кроме них двоих, не знал, что король украл магическую силу у своей придворной чародейки. А еще мой дед знал, что ни один злоумышленник, кроме самого короля, не смог бы подать яд Иберийну — ведь вся королевская кровь теперь сохранялась от злого умысла посмертной магией Белой Ведьмы. Только Виллейм мог отравить своего брата. Король не желал, чтобы тайна стала известна хоть кому-то, кроме его единственного сына. Мой же дед сыну не доверился, но доверился мне, своему внуку, разглядев в моих повадках что-то особое и понятное лишь ему. «Ты, пожалуй, годился бы в слуги чародею, - говаривал он.
– Но так как настоящих чародеев нынче не осталось, то судьба тебе стать простым злодеем, а злодею нужно везение». Он рассказал мне эту историю и отдал медальон. С той поры я не знал болезней, неудачи обходили меня стороной, а обман и порчу я чуял издалека. Дед многому научил меня, однако от истинных бед меня хранил медальон с косточкой ведьмы, я всегда знал это.
– Это она спасла вас от черного колдовства на пожарище!
– воскликнула я.
– Да, я не выжил бы, если б она не защищала меня, - согласился Глаас, помрачнев.
– Но у мальчишки не имелось такой защиты. А когда я понял, что на нас всех пало проклятье, от которого суждено спастись лишь мне одному, было поздно. Я открыл медальон — и он оказался наполнен черной пылью. В последний раз он помог мне, хотя, видят боги, помощи тогда заслуживал совсем другой человек.
– Вот почему вы вернулись сюда, - я говорила, поскольку Хорвек молчал, не выказывая более никакого интереса к словам старого разбойника.
– Вы хотели взять здесь волшебную косточку для Харля. Но... вы не можете найти ее? Дед не сказал вам, где похоронил останки ведьмы?