Рубеж-Британия
Шрифт:
— Какая я барышня, — шепчет Машенька милым голоском. — Я из крестьянских. Фамилия моя простая.
— Ярлыки всё это, мы все одинаковые. Хотя нет, — машу рукой. — Простые люди лучше, сердца у них открытые, а сами они не злые. Вот как ты.
— Не перехваливай, барин, — заулыбалась, раскрасневшись ещё больше. — Ты не знаешь, как я работяг за халтуру гоняла. Пол твой криворукие всё нормально сделать не могли.
— Хозяюшка, — говорю ласково.
Глазками голубыми посматривает из–под ресниц. Интересная девушка, вовремя подвернулась. Трогать не хочу, просто полюбуюсь.
— Чего налить–то тебе? — Спрашиваю, посмеиваясь.
— Бражка у нас гадкая, я бы самогонки лучше махнула, — выпалила и застеснялась сразу.
Теряться не стал. Налил ей из мутной бутылки пол стакана.
— Давай за мою новую хозяюшку, — предложил тихо, чтоб никто не слышал.
Хотя соседи уши греют. А ещё две девицы продолжают на меня смотреть с надеждой.
Маша выпила неожиданно нервным рывком, да всё до дна опрокинула, вызывая у меня удивление.
Не покривившись даже, выдохнула и закусила.
Чуть осмелев, стала расспрашивать. Как служба моя, где родился, как родители поживают… Тоски навеяло. Да не тут–то было.
Гармонь мужик притащил. Как заиграла! Женщины сразу в пляс. Мужики сидели, сидели, да следом подались. Хоровод стали водить вокруг мангала. У некоторых ноги заплетаются, другие и вовсе по траве покатились.
Всем весело.
Вечереет. Гости устали. Затянули девки песню грустную народную, на закат глядя.
Половина мужиков спит, другая половина плачет. Один я сижу за столом в задумчивости. Сбоку со мной лишь один компанию составляет, и тот уткнулся лбом да спит.
Отлучился за дом на задний двор в уборную. А там детвора у моего мехара играет, целая банда из пятнадцати сопляков. Один залез прямо на плечи Медведю и восседает гордо.
Меня увидели, бросились врассыпную. А мальчишка, что сверху сидел, не успел спуститься. На дерево перелез кое–как и чуть не сорвался. Я едва подоспел и ссадил. Даже протрезвел от волнения за мальчишку.
Пацанёнку лет десять. Пойманный с поличным, стоит передо мной и смотрит с опаской, боится дышать. Другие из кустов выглядывают, смотрят, что же будет.
— Прости, барин, — взвыл. — Я всё ототру.
Ах он про грязь, что они мне на корпус нанесли с обуви. Похоже, всё излазили.
— Не страшно, — говорю ему без строгости. — Совсем недавно он в розовой крови оргалидов купался да ледышками спину потирал.
— Ого!
— Поэтому не сержусь я на вас. Смотрите, трогайте, только если лезете наверх, аккуратнее, чтоб не сорвались и не покалечились. Подстелите соломы что ли.
Стали выходить из кустов первые, кто посмелее.
— А расскажешь, барин? — Спрашивает парень лет пятнадцати, самый взрослый в банде, судя по всему.
— Сейчас до уборной отлучусь и назад. Собирайтесь пока, — отвечаю и спешу по простым делам. А то уже невмоготу!
Когда вернулся, собралось и пацанов, и девочек на целый школьный класс. Компактно расселись, кто куда прямо под Медведем, я сам на траву, где почище, уселся прямо в мундире. И давай историю нашего путешествия рассказывать, стараясь цензуру соблюсти, кое–где приукрасить, кое–что умолчать.
Взрослые подсели в процессе. Все слушают, раскрыв рты и не галдят. Да вообще не пикают. Только охают, да ахают периодически.
Я и сам начинаю гордиться нашими бойцами, их смелостью и отвагой уже по–новому. Осознаю, как много мы сделали. Осознаю, что товарищей не вернёшь.
А ведь в Новороссийске всех будут ждать семьи. Прямо на пирс придут встречать «Жемчужину». Одни бойцы выйдут сами, других в гробах по трапу вынесут. И вся толпа будет затаив дыхание ждать и надеяться, что их моряк да казак живой сейчас к ним спустится.
Никто ж заранее ничего не скажет, по телеграфу не передаст. Не положено, миссия ж секретная.
Но все они героями вернуться вскоре.
Как ушли, так и придут. Это я сбежал, потому что давило до невозможности…
Рассказал гостям о приключениях, опустил всех по домам. Потому что темнеть стало. Мамки пьяные обозначились, сразу колотить своих непослушных отпрысков принялись.
Не вытерпев сцен, в дом пошёл, потому что в сон клонить стало. А мне, как офицеру, негоже под кустом засыпать при людях, которые и не собирались расходиться, судя по балагану с берега.
Поднялся на второй этаж, где у меня спальня. А там Машенька хлопочет под светом лампы керосиновой. Бельё перестилает, подушки взбивает. Кровать хоть и старая от прежних хозяев досталась, но добротная, прочная, скрипит не так сильно.
Меня увидела, замерла на миг.
— Уже спать, барин? — Спросила деловито. — Люд ещё гуляет. Гнать всех?
— Пусть веселятся, нельзя же так.
Уселся прямо на одеяло, а она продолжила хлопотать с кроватью, нагнувшись.
Не знаю, что нашло на меня, шлёпнул по попе крепкой. Хихикнула, обернулась. Смотрит жгучим взглядом. Губы её пухленькие так и зовут.
— А ну иди сюда, — привлёк её за крепкую талию. И на коленки к себе спиной усадил.
Сильной, но послушно кобылкой оказалась. Похоже, в доме главы района пашет старшая дочь, как проклятая. Вот и накачала спину.
— Торопишься барин, — зашептала, будто сопротивляясь. Хотя никакого сопротивления совсем не почуял.
Хмель в башке, страсти захотелось. Ухватил за грудь большую и тугую, почувствовал, как сердечко бьётся, что у птички пойманной.
Второй рукой за другую грудь схватил, прижимая к себе сильнее и чувствуя горячее молодое тело. Соски твёрдые что скалы, холмы округлые и стойкие, удовольствие от прикосновения на грани исступления.
Когда я успел стать таким похотливым развратником?! Не важно!