Рубеж империи: Варвары. Римский орел
Шрифт:
Плавт заявил, что война будет непременно. Потому что эти германцы сущие ублюдки.
Купец усомнился. Дескать, Август Александр вместе с матушкой-соправительницей, да живут они вечно, недавно договорились с германцами безо всякой драки.
Тут купчик пустился в описание переговоров, такое подробное, словно рассказчик сам принимал в них участие. Хотя, может, и принимал, кто его знает?
Из рассказа Геннадий мог сделать однозначный вывод: нынешний император, хоть и молодой, дипломатом оказался изрядным, потому что мелкими подачками рассорил между собой союзников из разных германских племен, отчего половина из них оскорбленно удалилась, а оставшиеся уже не выступали единым
Назревала локальная войнушка, в которой подстрекателям-римлянам отводилась очень удобная роль «миротворцев».
Черепанов вынужден был признать, что история склонна к повторениям, а имперская политика везде одинакова. В его время действовали точно так же. Те же Штаты, например, сначала стравливали своих потенциальных противников-петушков, потом «мирили», не жалея боеприпасов, а в финале ощипывали обессилевших соперников и с аппетитом их кушали.
Оказалось, впрочем, что дипломатические игры императора одобряют далеко не все. Гонорий Плавт слушал, слушал, а потом грохнул тяжелым серебряным кратером о стол и заревел, что Александр – сопляк, маменькин сынок, что еще за монарх [86] , который делит власть с бабой? А бабам вообще не положено лезть в политику, а положено варить кашу и задирать подол, когда мужчина велит.
86
Монарх – в переводе с латыни «единолично правящий».
В триклинии повисла неприятная тишина.
Все разговоры смолкли. Даже игроки, шумно и азартно резавшиеся в кости, прервали свое занятие и уставились на Гонория.
Озаботившийся купчик тут же склонился к кентуриону и зашептал, что, мол, не стоит оскорблять богоравного Августа, поелику всегда есть уши, которые слышат, и языки, которые…
Говорил он, несомненно, из лучших побуждений, но Плавт послал его к воронам и заявил, что воин, победоносно сражавшийся за императора в Мидии, может говорить что желает. И точка. Тем более если воин этот совсем недавно вырвался из лап варваров, в которые угодил благодаря дипломатии императора.
Тут Гонорий опять грохнул по столу и призвал Черепанова в свидетели, что варвары многочисленны, дики и жаждут присосаться к вымени римской волчицы. И лично он, настоящий легионер и римлянин, знает только один способ отбить у них это желание: отрубать поганые руки. А еще лучше – головы. Так поступал Гай Юлий. Так поступал Траян. И так поступает он сам, Гонорий Плавт Аптус. А если какой-то там император, пусть даже потомок славного Септимия Севера, вечная ему слава, полагает иначе, то императору следует оторваться наконец от материнской сиськи и поглядеть правде в глаза.
Тут в глазах у самого Плавта что-то мелькнуло, и тон его слегка изменился. В мощный голос кентуриона вплелась некая сальная нотка. И он еще громогласнее переключился на собственно сиськи матери Августа и заявил, что тут он, Гонорий Плавт Аптус, выражает свое полное одобрение. Сиськи у императрицы Мамеи самого высшего качества. Лично он, Плавт, с удовольствием бы подержал такие сиськи в своих мозолистых руках.
Тут даже лысый гей забыл о своем дружке и уставился на разошедшегося оратора.
А вот у Черепанова опять возникла некая несуразная мысль.
Геннадий неплохо улавливал интонации. И готов был поклясться, что первая часть речи друга была совершенно искренна, а вот что касается сисек императрицы… С этого момента в речи оратора появилась некая, еле уловимая фальшивинка, небольшой перебор. Тот самый, который отличает искренне верующих от тех, кто желает выглядеть искренне верующими…
А ведь Плавт – не тот человек, который станет прикидываться религиозным, даже если в качестве бога выступает толстый коротышка с метровой хреновиной. Слишком кентурион самодоволен и самоуверен для подобного лицемерия. Гонорий горд. Но хитер. Что уже не раз с успехом доказывал. Значит, если Плавт лишь играет ярого поклонника Приапа, да еще так, что эта игра стала его альтер эго [87] , значит, на то есть некая причина. Достаточно серьезная, поскольку и сам Гонорий Плавт – серьезный мужик. А бутафорит он очень даже качественно… А если Плавтово поклонение Приапу сродни тому «ручейку», который когда-то «проложили» подручные одного китайца в горах Южной Америки, то, значит, под «ручейком» прячется нечто очень серьезное. Интересно – что?
87
В переводе с латыни – «второе я».
Пока Геннадий размышлял, кентурион разливался соловьем, провозглашая эротический, нет, скорее порнографический панегирик императрице-матери. Судя по всему, Плавт намеревался ораторствовать долго… Но тут появились девочки.
Две накрашенные и завитые особы в туниках, не столько скрывавших, сколько открывавших. Обе тут же плюхнулись: одна – рядом с Плавтом, вторая – под бочок к Черепанову. И сразу полезла подполковнику в штаны, но запуталась в завязках. Да, с туникой, ясное дело, проще.
Геннадий отпихнул девку, и та, с готовностью опрокинувшись на спину, раздвинула коленки. Ляжки у нее были гладкие и розовые. Под цвет туники. Вообще-то она была ничего. Фигурка, мордочка. Но очень напоминала куклу: красными губками бантиком, румянами на щеках, желтыми кудряшками.
Плавтова «дама» пискнула и тут же захихикала.
– Эй, Парсий! – хорошо поставленным голосом полевого командира гаркнул кентурион. – Готова ли комната?
– А как же, господин примипил! – моментально отозвался хозяин. – Давно готова!
– Молодец! Не забыл, значит, моих вкусов! – Плавт ущипнул свою «даму» за ягодицу. Та снова пискнула и шлепнула Гонория по руке.
– Ваши вкусы забыть невозможно, доблестный господин!
– Пошли, Череп! – Гонорий поднялся. – Эй, Парсий! Мне одной девки мало будет! Ты меня знаешь!
– Не изволь беспокоиться, доблестный кентурион! Вскорости еще двух пришлю! Немедля, как только освободятся!
– Что?! – От рыка Плавта качнулись ширмы у стенных ниш. – Ты что же, яйца сушеные, мне попользованных девок подсунуть намерен? Мне?!
«Будет буча», – подумал Черепанов, знавший, что Гонорий скор не только на… определенные части тела, но и на руку тоже.
Однако хозяин тоже был не лыком шит.
– Как можно, доблестный господин Плавт! Отдыхают девочки. Сил набираются. Разве ж я не знаю, какой темперамент у господина кентуриона!
– Ладно, живи, – буркнул Гонорий, подхватил серебряный кратер с вином, выплеснул в глотку. – Пошли, Геннадий! Покажем этим сучонкам, что у нас есть!
Грубость Плавта слегка покоробила Черепанова, но девок нисколько не обидела. Одна уже висела на плече кентуриона, вторая – на шее Геннадия.