Рубеж империи: Варвары. Римский орел
Шрифт:
«Это оттого, – назидательно сказал потом Фретила, – что квеман был правильный».
– Правильный квеман, – пробормотал, сам того не замечая, Книва.
– Тихо ты! – яростно прошипел Нидада и толкнул Книву локтем.
Мошкары в прибрежных зарослях, где хоронились Книва с Нидадой, оказалось видимо-невидимо. А как стемнело, так и вовсе невмоготу стало.
Не любят квеманы света дня. Оттого и веселятся всегда по ночам, когда злые духи по миру бродят. В селе говорят: квеманы со злыми духами заодно и под них рядятся. Когда в
Однако нынче квеманы в белые одежды обрядились. И без оружия были. Шли не таясь. Знали: на своих землях. Духи ночные пронзительными голосами в чаще кричали – квеманов приветствовали.
Книва даже про мошкару забыл. Сидел, потел, тискал древко рогатины. Страшно! Кажется: весь лес квеманами полон, вот сейчас раздвинутся кусты и встанут вокруг квеманы тесной толпой. И такая слабость навалилась вдруг на Книву, что возникни рядом квеманы – он дался бы им без всякого сопротивления.
Рядом судорожно вздохнул Нидада. Как всхлипнул.
«Небось тоже перетрусил», – подумал Книва, и от этой мысли ему сразу стало легче.
И злость пришла: на дурака Нидаду и на себя, что этого дурака послушался. А со злостью пришла ярость – холодная, как ключевая вода. Пришла – и вымыла все лишнее: мысли дурные, страхи. Тени перестали казаться личинами злых духов, а все звуки обрели правильный смысл, понятный охотнику. Книва даже усмехнулся, когда вспомнил свой недавний страх, будто окружили их квеманы. Он потянул носом воздух: медленно, принюхиваясь, как Фретила, отец, учил. Точно. Не было рядом квеманов. Далеко они были, не ближе полета стрелы. Огни жгли: от костров сырым дымом несло. Один только Нидада рядом сидел, пыхтел и потел. Трусил.
Хотел ему Книва обидное что-нибудь сказать, но передумал.
Дымом еще гуще потянуло. Книва слух напряг: что там квеманы затевают?
А они вдруг заголосили, завизжали на разные голоса, затопотали. Книва над кустарником осторожно приподнялся: интересно же. Нидада, снизу, зашипел злобно, но Книва только отмахнулся.
Ничего особенного он не разглядел, понял только, что квеманы от костров к озеру двинулись.
Над озером висел туман. Берега тонули в белесой мгле. Сквозь мглу мутно светили костры.
Внезапно кто-то жалобно закричал. Затем все стихло. И услышал Книва тонкий девичий плач. Звук по воде хорошо идет. Казалось, совсем рядом девочка плачет. Затем резкий голос раздался. Мужской. И глухой хрусткий удар. А затем – плеск. И сразу все вместе завопили квеманы. Заухали, завизжали, зарычали по-звериному.
Книве сразу ясно стало, что произошло. Принесли квеманы жертву озерному божеству. Рабыню или девку из своих. В селе говорят: они так всегда делают. А потом блуду предаются. Это они, нелюди, так солнцеворот празднуют. Не то что настоящие люди: днем ярким, с плясками да потехами воинскими.
Порадовав озерное божество, квеманы снова к кострам побрели. Чуть погодя оттуда потянуло жаревом. Книва даже слюну сглотнул: проголодался.
Отложил рогатину, полез в сумку, достал кусок вяленой зайчатины, оторвал зубами кусок, спросил Нидаду:
– Хочешь?
– Не-ет…
Трусил Нидада. Может, правильно решил Ахвизра оставить Нидаду при земле. Какой из Нидады воин выйдет? Смех, а не воин.
От этой мысли Книва почувствовал гордость, а к трусливому Нидаде снисхождение.
– Ты чего трясешься? Далеко квеманы, не слышишь, что ли? – процедил он.
– Квеманы далеко… – протянул Нидада. – Я не о том.
– А о чем? – удивился Книва.
Нидада мотнул головой в сторону озера.
Вот дурачок! Это он, оказывается, из-за озерного духа трусливым потом исходит.
– Ему ж только что девку кинули! – усмехнулся Книва.
– А верно! – Нидада сразу повеселел.
Квеманы у костров тоже веселились. Книва с Нидадой терпеливо ждали. От озера, принявшего жертву, тянуло сыростью. И еще иным чем-то – нехорошим. Будто из тумана над водой глядел кто-то.
Может, и впрямь озерное божество? Книву снова пробрал озноб. А у костров, слышно, веселье разгоралось. Доносилось нестройное пение, женские крики и взвизги. Из леса диким квеманам дикие духи вторили. Кричали, подражая голосам ночных птиц.
Книва ощутил, как в нем опять страх просыпается.
«Нет, – подумал он. – Так нельзя сидеть. Надо дело делать».
Он хлопнул Нидаду по спине:
– Пошли!
– Куда? – нервно дернулся Нидада.
– Туда, к этим. Забыл, за чем пришли? Комаров, что ли, кормить?
И первым полез из зарослей.
На полпути к квеманским кострам Книва остановился: вспомнил, что рогатину забыл. Вернуться?
В спину толкнулся Нидада. Тоже остановился, прошептал испуганно:
– Ты чего?
– Замри, – шепнул Книва. – Слушай.
И точно угадал: впереди хруст валежника послышался. Кто-то между елками бежал. Бежал-бежал – и вдруг остановился. Затаился. Слышалось только, как дышит часто-часто.
Книва мотнул головой, указывая в сторону спрятавшегося, показал Нидаде: будь начеку, сам медленно из чехла нож потянул и мягким шажком вперед двинулся. Таким сильным, легким и опасным чувствовал себя в этот миг Книва…
Здоровенный квеман выскочил из туманной мглы прямо на него. Огромный, как медведь. Как медведь растопырился, заревел – зубы блеснули в пасти – и Книву сверху руками облапил.
Книва даже удивиться не успел. Нож у него в руке сам собой повернулся плоской стороной к земле и квеману меж ребер вошел. Мягко так, легко, словно в теплый мед.
Квеман, наверное, тоже удивиться не успел. Булькнул тихонько – и умер. Только что он стискивал Книву с медвежьей силой и вдруг сразу ослабел, на ноже повис, едва из руки не вырвал. Книва руку наклонил, квеман мертвый с клинка сполз и на землю повалился…