Рубеж империи: Варвары. Римский орел
Шрифт:
– Что тебе нужно? – прохрипел Коршунов.
– А ничего мне не нужно, Аласейа. – Толстяк прижмурился, как кот. – Даже и не признаешь ты, что силком взял тиви мою, что переменится? Ничего не переменится. Только уже не тебя одного, а двоих вас конями разметают. А Одохар так в твою удачу верил, Аласейа… – Стайна покачал лысой головой. – Так ошибся Одохар! Только и хватило твоей удачи, Аласейа, что квеманское село пограбить да чужую тиви на траву завалить. Что скажешь, Стайса, казним его сейчас? Или на суд тинга представим? Тебе решать. Откажется Аласейа от своего слова – размечут тебя конями. Как по Закону следует. И захочу я помочь тебе, а не смогу. Завтра тинг начинается, серьезное дело. Должен
Рогатка давила на горло, два копья упирались в тело, но руки и ноги Коршунова были свободны.
«Скажет „сейчас“ – рванусь! – подумал Коршунов. – Пусть лучше копьями продырявят».
Терять ему было нечего, и овцой подставлять шею под нож мясника он не собирался.
Глава тридцать пятая
Анастасиа. «Завтра»
Анастасиа ответила не сразу. Стайна был прав: именно ее жизнь и смерть зависели от того, как поведет себя на суде Алексий. Она рисковала всем. И она очень хорошо знала, как мстительны люди. Она действительно заманила Алексия в ловушку. По приказу мужа, но еще и потому что ей так хотелось хоть немного побыть с ним. И она, глупая, почему-то надеялась, что Алексий сумеет спасти и себя, и ее. Он казался ей таким… Настоящим любимцем богов. Почему она не предупредила его? Не потому ли, что обо всем забыла, оказавшись в его объятиях? Теперь его ждет страшная смерть. И она в этом виновата. Наверное, она должна разделить его судьбу. Хочет ли он ее смерти? Хочет ли она умереть?
Их глаза встретились…
«Помоги мне, Господи!» – Анастасиа в какой-то миг почувствовала себя так, словно она и Алексий возлежат в атриуме ее домика (чей он теперь?), в далекой Антиохии, у маленького мраморного бассейна, который кажется пустым – настолько прозрачна вода в нем… Только они вдвоем…
– Что ты бормочешь, Стайса? – недовольно проворчал Стайна. – Громче!
– Завтра, – чуть слышно проговорила женщина.
– Громче! – рявкнул Стайна.
Анастасиа знала, что он не хочет убивать Алексия сейчас. Алексий – дружинник Одохара. Одохар может спросить: «Почему ты казнил моего дружинника без моего ведома? Если он виноват, как ты говоришь, почему ты не захотел, чтобы и я услышал от него о его вине?» Нет, Стайне нужно, чтобы тинг осудил Аласейю, Одохарова дружинника, того самого небесного героя, с которым Одохар так накрепко связал удачу будущего великого похода. Позорная казнь Аласейи станет смертельным ударом для того, что намерен сделать Одохар. После этого мало кто захочет пойти за риксом в великий поход. Именно такого исхода желал Стайна. И Анастасиа должна была желать того же. Разве не для этого она живет среди грубых варваров?
Стайна знал, что его тиви знает его намерения. И он был уверен: она не посмеет сказать «сейчас». Разве он – не ее господин? Разве его планы не стоят того риска, которому подвергнется ее жизнь? Там более, Стайна уверен, что Аласейа глуп. Дважды угодил в одну и ту же ловушку. А глупцом управлять легко.
Анастасиа понимала, что Алексий не глуп. Он просто думает по-другому. Но она знала мужчин и увидела у него в глазах то, что искала: он – настоящий мужчина и не станет мстить женщине. И еще – его имя. Имя, которое на ее родном языке означает «защитник»…
– Я разделю с ним его судьбу, какой бы она ни была… – прошептала Анастасиа по-гречески. И добавила громко, на языке варваров: – Завтра. Не сегодня.
– Хорошо. – Стайна сделал знак Хвитсу, который стоял позади Алексия.
Тот снял с пояса мешочек с песком, наклонился и ударил лежащего по голове. Алексий обмяк.
Вчетвером охранники ее мужа подняли Алексия и закинули его на лошадь. Они увезут его в усадьбу. Там есть яма, куда сажают тех, кто ослушался Стайну. Та самая, которой господин грозил Анастасии. Они бросят Аласейю в яму, но сначала, возможно, будут бить его плетью, чтобы красивое тело Аласейи покрылось рубцами, а дух его ослабел. Завтра, когда избитый, перепачканный нечистотами Алексий предстанет перед тингом, никто не увидит в нем небесного героя. Стайна добьется своего, как добивался всегда. И Анастасиа будет по-прежнему служить ему, потому что таков закон мира. Ах, как хотелось Анастасии перерезать заплывшее тремя подбородками горло своего господина! Но она не смела.
Глава тридцать шестая
Книва. «Ты крепок, сын Фретилы»
Книва очнулся и сразу понял, где он, хотя вокруг было темно. На корабле он был. Слышно было, как снаружи у бортов плескалась вода. Темно и душно. Книва лежал на боку, и бок у Книвы намок. Оттого, что лежал он на дне, под палубным настилом. И еще сверху что-то лежало. Рот Книвы был забит тряпкой и сверху еще одной тряпкой обвязан, чтоб Книва языком кляп не вытолкнул.
Книва лежал. Долго. Потом сверху голоса донеслись. Приглушенные, слов не разобрать. Книва забился, замычал… Без толку. То ли не услышали Книву, то ли не захотели услышать.
Корабль сильно качнуло. За бортом заплескало веселей… И сразу запела, заскреблась о днище вода. Поплыли. Книва догадывался, зачем его увозят. И было ему страшно. И очень обидно. Да и умирать совсем не хотелось. Тем более, так умирать. И еще он боялся, что не сумеет принять смерть как воин, когда начнут пытать его герулы.
Совсем недолго плыли. Скоро корабль тряхнуло, внизу зашуршало, и Книва понял, что днище скользит по песку. А через некоторое время над ним завозились, что-то тяжелое разбрасывая, – и сквозь решетку настила проник свет. Тусклый. Уже вечер. Или утро?
Двое подняли решетку. Двое герулов. Те самые. Молча подхватили Книву, подняли и через борт перекинули. Книва в воду упал, погрузился с головой, подумал: лучше бы утонуть… Но утонуть не успел. Третий герул его из воды на песок выволок. Кляп изо рта вынул, дал откашляться.
От носа корабля канат шел – к толстому дереву. Книву к этому канату привязали. Как будто он мог куда-то сбежать, связанный. Он сообразил уже, что герулы через реку переправились и еще вниз по течению отошли.
Лежал Книва на песке, а герулы тем временем костер развели, стали уху варить. От запаха у Книвы полон рот слюны набежал.
Но не стали герулы Книву кормить. Поели и сидели у костра, темноты дожидаясь. Известно, ночью люди слабее делаются, значит, и спрос вести ночью лучше.
Стемнело. В камышах лягушки заквакали. Двое герулов спустились к Книве, подняли, поволокли наверх, к костру.
Рубаху Книвину ножами распороли (жалко, совсем новая рубаха), в костер бросили. Со значением: мол, больше тебе рубаха не понадобится. Потом главный герул тем же ножом по Книвиной груди провел, кровь пустил, и сказал:
– Расскажешь нам все, гревтунг, мучить не будем. Просто убьем.
Книва молчал. На костер смотрел. В костре много угольев было. Для Книвы эти уголья. Но вспомнил Книва, как на капище бог с ним разговаривал, вспомнил, как бог Аласейи Книву хранить обещал, и понял, что не даст бог герулам убить Книву. Что испытывает его бог через герулов: крепок ли Книва? Готов ли великую славу вместить?
Поэтому совсем перестал бояться Книва, ничего герулу не сказал, только усмехнулся чуть-чуть. Так и смотрел, усмехаясь, как другой герул уголья из костра выгребает, а третий обувку с Книвы стягивает…