Рубикон
Шрифт:
После того как осмотр был завершен, шаман предложил ему и Ларисе прокатиться на берег. Ничего опасного они в этом не увидели, тем более что своих сопровождающих старик оставлял на полуострове. Дмитрий вооружился сам и вооружил Ларису: ну его, еще какой оборотень появится, от него ножичком не отмашешься. Спустились к лодке — это куда проще, чем разбирать бревна на воротах, — и погребли в меру своих способностей, ловя на себе насмешливые взгляды охотников. Ну да, гребцы из них аховые, с местными никак не сравниться, так что пусть насмехаются, это все же лучше, чем злобные взгляды. Подумалось о том, что пока никакой беды не случилось, все для этого шамана в новинку, и даже где-то страх
Пристали к берегу. Углубились в лес. Дмитрий впереди, за ним Лариса, позади шаман. Неразумно оно как-то оставлять позади того, кого почитаешь чуть не врагом, во всяком случае, чувствуешь, что он может очень даже серьезно навредить. Но с другой стороны, опасен он может быть по-другому — ему незачем самому с ножичком бросаться на них, достаточно объявить их исчадиями ада или еще кем — остальное соплеменники сами все сделают. Так что пусть идет как идет.
— Здраствуйтэ.
Йошки-матрешки! Ему что, почудилось?! Дмитрий резко развернулся и вперил внимательный взгляд в старика, Лариса также во все глаза смотрела на шамана. Ага. Получается, не померещилось, и их спутник действительно произнес это по-русски!
— Меня зовут Максим. Я здесь сорок три года.
Старик говорил с трудом и с сильным акцентом, как человек, подбирающий слова, каждый раз выуживая их из тайников памяти. Стоит ли этому удивляться, — если он прожил среди местных столь долгий срок, тут впору диву даваться не плохому знанию, а как он вообще не забыл родной речи: ведь здесь он не мог обмолвиться ни с кем ни единым словом. Сорок три года. Немалый срок.
Выходит, то его странное поведение, вовсе не страх. Его просто накрыла ностальгия, вот и объяснение начавшим слезиться глазам. Господи, как он вообще сумел там сдержаться и не подать виду! Странности его поведения, разумеется, не прошли незамеченными местными, но они могли быть отнесены на что угодно, только не на то, что шаман знает гораздо больше, чем можно подумать. Но тогда получается, местные знают об иномирцах: ведь вот он, иномирец, сумевший подняться в их иерархии достаточно высоко, да что там достаточно — выше, пожалуй, уже и не бывает. Поди разбери, кто имеет большее влияние — вождь или шаман, — тут уж немало зависит от самой личности, а старик очень даже волевой.
— Вы с Земли? — все же поинтересовался Дмитрий.
— Да. Я русский.
— Значит, дороги домой все же нет, — тяжко вздохнула Лариса.
— Или он не пытался ее найти, — попытался вдохнуть в подругу немного уверенности Дмитрий.
— Пытался, — повторил вздох Ларисы старик, — но у меня ничего не получилось. Вас выбросило где-то здесь, на берегу?
— Да, — подтвердил Дмитрий, — примерно в километре отсюда, в лесу.
— А меня прямо в озеро, ближе к тому берегу. Мопед мой утонул, а мне пришлось избавиться от одежды, чтобы выплыть. Была весна, вода холодная, но я не утонул. Трое суток прожил на берегу, ловя рыбу и питаясь ею, а потом заболел. Я потерял сознание и лежал на камне, когда меня заметили с проплывающей пироги: как раз началось весеннее кочевье.
Понятно. Разброс радиусом больше километра, непонятная периодичность — одним словом, если и есть возможность нарваться на этот портал, то только по воле случая, а случай — это дело такое, доверяться ему при такой вероятности — хуже не придумаешь, скорее издохнешь. Дмитрий с сожалением посмотрел на Ларису. Вот, мелькнула надежда — и опять ее нет.
— Все нормально, Дим, — сглотнув твердый ком, произнесла Лариса. — Я ведь уже смирилась с тем, что это билет в один конец.
— А как вы оказались у того озера? Ну на Земле?
— Мальчишка совсем, мне только одиннадцать исполнилось, родители купили мопед, отец у меня директором промбазы был. Начитался книжек про индейцев и поехал играть. Мопед у меня был вместо мустанга. Заехал в тот клятый лес, чтобы подальше от глаз, — со мной ведь никто не дружил: директорский сынок, — а у отцовых знакомых только девочки.
— Понятно. А мопед глубоко лежит?
— Не знаю. Я ведь точно и не скажу, где именно это произошло, даже тогда не знал, когда это только случилось: испугался сильно.
— Погодите, Максим… — Дмитрий выжидательно посмотрел на старика, да и не такого уж и старика: под шестьдесят ему, предпенсионный возраст, так сказать.
— Лучше Вейн. Вот называете Максимом — а мне чудится, что к другому человеку обращаетесь.
— Хорошо, Вейн. А почему вы не привнесли в этот мир ничего нового, совсем ничего?
— Мне тогда одиннадцать было. Что я мог?
— Ну не знаю. Хотя бы изобрести лук или приручить собаку.
— Единственное, что я мог предложить, — это лук, но из этого ничего не вышло. Когда я сделал себе игрушку, взрослые заинтересовались, но потом отмахнулись. Копье можно метнуть куда точнее и дальше, чем стрелу. Пытались это повторить и взрослые мужчины, но луки быстро ломались у них в руках. Я знал, что это должно работать, но как этого добиться, понятия не имел, как не знаю и сейчас. Так это и осталось детской забавой, и то недолго.
— Шаманы запретили?
— Нет. Шаманы — они, конечно, нового не любят, но тут постарались сами охотники. Детские забавы должны развивать, а что будет развивать бесполезное, хотя и интересное детям? Пусть лучше мечут дротики и дерутся с копьями, в жизни это пригодится. Пытались сделать оперение на дротики, но они почему-то стали неточными, поэтому от этого отказались. А что касается животных, то тут вопрос очень серьезный, и в первую очередь против будут именно шаманы. Младшие братья должны жить на воле, никто не может лишить их свободы. Великий дух уже давно определил каждому живому его путь, и ничего не остается, кроме как следовать ему. При мне был случай, когда один охотник попытался приручить котенка рыси.
— И как?
— Его убили. Замучили у тотемного столба, вымаливая у великого духа прощение для ослушника.
— И как, вымолили?
— Наверное, — пожал плечами Максим. — Он за полдня, что над ним издевались, не проронил ни звука. Крепкий был охотник, в одиночку выходил на медведя и рысь взял в одиночку, когда она на него кинулась.
— А вы не пытались потом взяться за это?
— Нет. Боялся. Запрещено.
— Понятно. Выходит, мы тоже ослушники, и вы прибыли, чтобы уничтожить заразу.
— Вот уж нет.
— А как вы вообще стали их верховным шаманом?
— Меня воспитывал шаман. Сначала-то я был в семье охотника, что нашел меня, но потом шаман заинтересовался мной. Я был любопытен, сообразителен, хорошо все усваивал: ведь и в прошлой жизни я был прилежным учеником. Когда шамана не стало, я занял его место.
— Но когда стали верховным шаманом, почему не попытались поломать ситуацию и не начать одомашнивать животных?
— Верховным шаманом я стал только сейчас, до этого был просто шаманом рода. После мора из шаманов остались всего шестеро, и то все молодые. Стариков вовсе не стало. Сегодня я не просто верховный шаман, но и старейшина племени. Самый старший из оставшихся — младше меня на двадцать лет. Сейчас у меня много власти, и я могу начать то, чего боялся раньше.